— Не продолжай— потребовала Ташка — Иначе мы окончательно поссоримся. Лучше покажи ещё раз розы выращенные твоей мамой.
Сато повёл в глубь оранжереи мимо исковерканных по людской прихоти деревьев высотой не выше колена. Сотканное голографией изображение Ташкиной комнаты и самой Ташки, словно привязанный за нитку воздушный шарик, плыло следом.
Частой темой в их разговорах присутствовала строящаяся сеть станций «голос вселенной». Вместе они гадали о природе странного сигнала идущего со стороны дельты Лебедя. Полвека назад американская космическая обсерватория впервые зарегистрировала излучение с модуляцией весьма напоминающей искусственно зашифрованный сигнал. Открытие недолго держалось втайне. Скоро чувствительные приборы советских и имперских станций также уловили слабые отголоски чего-то напоминавшего очень далёкий и очень слабый сигнал сильно искажённый за время долго пути. Но что это такое: след чужого разума или естественный излучающей объект вроде квазаров открытых в двадцатом веке? По настоянию Ташки Сато-кун прочёл «великое кольцо Ефремова». Старую фантастическую книгу написанную во времена первого союза о сети космических цивилизаций обменивающихся друг с другом радиосигналами.
— Что за мода превращать хорошую книгу в агитку? — пожаловался Сато-кун справившись с переводом произведения Ефремова на японский.
Ташка возразила: —Никакую не агитку!
— Агитка и есть! — заявил Сато показывая язык. Парень на десять лет её старше показывал по видеосвязи с другой стороны планеты Ташке язык. Она спросила: —Сато-кун, ты помнишь, что я доминанта?
Он смешался, провёл ладонью по ёжику волос: —Но Наташа-сан, вы сами просили относиться к вам исключительно как к обычному человеку.
— Просто хотела убедиться, что ты помнишь мою просьбу— улыбнулась Ташка.
В Империи модифицирование генома столь же распространенно как и в Советах, но к доминантам (избыточно улучшенным — тем, чьи улучшения генома будут передаваться по наследству) относились с удивлявшим Ташку почтением. Как-то она пыталась выпытать у Сато-куна каким образом доминанты связаны с богоподобным императорам императоров (который, исключительно между нами, есть не более чем возомнивший о себе токийский искусственный интеллект)? Он пробовал объяснять, но Ташка нечего не поняла.
Сейчас начало седьмого часа утра. Шесть с минутами. Если бы не фонари и не светящиеся изображения на стенах домов и на тротуаре то было бы темно. Ночью прошёл дождь со снегом. Дорожное покрытие до сих пор мокро и в его глубине проплывают стайки золотистых рыб и на нарисованных камнях распластались виртуальные морские звёзды.
— Извини Сато-кун, мне надо собираться на работу— сказала Ташка.
Молодой японский империалист склонился в поклоне. На Ташкин взгляд он просто обожал кланяться по поводу и без повода как будто поклон в значительной мере заменял улыбку.
— Счастливо поработать Наташа-тян— попрощался Сато.
— Увидимся в конце недели— разорвав соединение Ташка огляделась ища отрезанные от рубашки рукава. Вот они, лежат на верхней полке в шкафу для одежды. Срастив отрезанные рукава с рубашкой (для чего было нужно провести пальцем по линии отрыва) она превратила домашнюю одежду в что-то более менее приличное. Немного макияжа, буквально самую капельку: чуть осветлить кожу в честь приближающейся зимы, расчесать волосы (было бы что расчёсывать. Причёска как у мальчишки. Хотя по сравнению с ёжиком Сато-куна на причёсывание у неё уходит непростительно много времени) и закачать на рубашку динамическое изображение крохотной алой звездочки размером меньше ногтя. Всего одной звёздочки и только её. Красота прежде всего заключается в простоте. Убедившись, что звёздочка отобразилась напротив сердца и немного подкорректировав программу (Ташка хотела чтобы звезда не вращалась слово шестерёнка, а медленно-медленно мерцала то бледнея, то наливаясь цветом словно тлеющие угли когда на них подуешь) она спросила квартиру о погоде.
Сервисная программа жилой ячейки ответила: —Дождя не будет, подробности интересны?
— Насколько холодно на улице? — поинтересовалась Ташка и программа ответила: —Курки достаточно, фуфайка и валенки пока не требуются.
— Ох перепишу я тебя— погрозила она расшалившейся программе, но та оставила выпад без внимания. Ведь Ташка один раз уже изрядно покопалась в её коде. Собственно поэтому программа решила, что фуфайка не требуется вместо того, чтобы продиктовать точное значение температуры сейчас и предполагаемые в середине и к концу дня.
С тех пор как приехали американцы в институте стало значительно интереснее. Прежде профессор Гальтаго и его сотрудники занимали целый этаж из-за того, что две соседние лаборатории пустовали. Теперь одну из пустовавших выделили иностранным учёным, а другую заняла группа Крыжевальской. Профессор Крыжевальская была статной пожилой дамой с добрым голосом и строгим взглядом учительницы младших классов. Её лаборатория считалась не слишком перспективной и стояла вторым номером в очереди на расформирование как не способная добиться практических результатов, уступая первое место лаборатории профессора Гальтаго.
Сразу после переезда научные сотрудники Крыжевальской вызвали Ташку на шахматную дуэль. Она одновременно играла против восьми учёных выиграв шесть партий, одну сведя в ничью и одну проиграв потому, что оппонент упорно не желал признавать ничью, а возможности выиграть одной стороне при условии адекватных действий другой не существовало. Тем самым Ташка проиграла спор (спорили на то, что она выиграет восемь партий из восьми) и ей пришлось написать для Крыжевальской несколько аналитических скриптов.
Против ожиданий американцы легко влились в коллектив. Мэтю и Артур временно получили должности старших научных сотрудников и перешли под суровое покровительство товарища Крыжевальской. Профессор немедленно загрузила иностранных гостей вероятностными расчётами для своего любимого биологического компьютера. Идея конечно грандиозная: чтобы каждая клетка в человеческом теле помимо основной функции выполнения генетической программы также работала бы как крохотная точка вычислительной сети. И всё бы хорошо, но получалось, что человек-компьютер должен будет постоянно есть и есть, чтобы обеспечить энергией все занятые вычислениями клетки своего тела. Ещё большую проблему создавало выделение большого количества тепла при работе биологического клеточного компьютера. Недостаточно чтобы человек сгорел, но и частично свариться удовольствие маленькое. Работа тормозилась ещё и потому, что создать работающий прототип Крыжевальской запрещали безопасники аргументируя недопустимостью проведения экспериментов над человеческими эмбрионами. Сначала добейтесь чтобы ваши алгоритмы работали точнее швейцарских часов— говорил ГосБез — А там видно будет.
