Эстрелла удивленно посмотрела на него.
— А ты откуда знаешь? — спросила она.
— Знаю! Я это установил! Осматривал каждую женщину после совокупления. Ни у одной, ни у одной не было ребенка!
Стэну трудно было удержаться от хохота, но Эстрелла оказалась милосердней.
— Я понимаю, что тебе это должно было казаться отвратительным, — сказала она.
— Ужасно отвратительным! Настолько, что ты и понять не можешь!
Запасы сочувствия у Эстреллы были на исходе, но еще немного оставалось.
— Мне очень жаль, — заверила она. — А как же те, что тебя сменили, — те, кто был с тобой в полете? У них такие же трудности?
— У них? — презрительно переспросил Достигающий. — Нет! Ни в малейшей степени! Они живут в комфорте в поселке за пределами галактики и просто следят за жильем Убийц. И больше ничего. Я их очень не люблю. Почти так же, как вас. Не знаю, смогу ли выдержать это интимное подразделение в будущем, но сейчас я хочу вас покинуть.
Он не попрощался. Ушел, не сказав больше ни слова, оставив Стэна и Эстреллу гадать, о чем, собственно, он говорил.
— Черт побери! — пожаловался Стэн. — Неужели они не могут прямо сказать, что у них на уме — без этого вздора? О каком «интимном подразделении» он говорил?
Эстрелла промолчала, хотя оба знали, что она могла бы ответить: «понятия не имею».
IV
Остальную часть дня они были предоставлены самим себе. У них было достаточно времени, чтобы гадать о смысле слов Достигающего, хотя и недостаточно, чтобы найти ответ. Они снова поели, немного посмотрели непонятные новости и наконец легли спать. Раздельно. И в мрачном настроении — по крайней мере это было верно относительно Стэна.
Вскоре после рассвета их разбудило ворчание дверного звонка. Открыв дверь, они увидели человека. Настоящего человека, и немолодого. Он был одет в строгий пиджак с полосатым неярким галстуком и аккуратно отглаженные брюки. На лице добрая улыбка, взгляд проницательный. Он вежливо спросил:
— Разрешите войти? Меня зовут Зигфрид фон Психоаналитик. Я подпрограмма корабельного мозга мистера Роба Броудхеда, Альберта — вы, конечно, знаете, кто такой мистер Броудхед. Я специализируюсь в психоанализе. Поскольку у хичи в этом деле нет никакого опыта, когда один из них стал проявлять признаки душевной неуравновешенности, они обратились за помощью. Я и есть эта помощь.
9. История Сохраненного Разума
I
Меня зовут Марк Антоний, и этот вопрос я хочу прояснить.
Мое имя вовсе не означает, что я древний римлянин. Я не древний римлянин, точно так же как мой товарищ Тор Метатель Молота не древний скандинавский бог. На самом деле, как и Тор, я вообще не человек, я всего лишь простая компьютерная «рабочая лошадь». (Я пользуюсь словом «простая», хотя не имею в виду обычную простоту.) Я был создан как одно из десяти в десятой степени компьютерных сознаний, разработанных людьми и хичи для выполнения необычных заданий, когда несколько столетий назад обе расы строили Колесо. Колесо было создано для того, чтобы следить за внегалактическим поселением нематериальных существ, известных как Убийцы, Враг или под более новым названием Кугельблиц, Шаровая Молния. (Сейчас мне больше нет необходимости говорить о них, но позже придется сказать немало.)
Тогда почему же меня зовут Марк Антоний? Причина — я не говорю, что это основательная причина, — не имеет ничего общего с тем, что реальный Марк Антоний был любовником египетской царицы Клеопатры. В этой области у меня вообще нет никакого опыта. Особенность Антония, которая заставила дать мне его имя, — это репутация гурмана и обжоры. Или, если выражаться вежливее, эпикурейца. Говорят — я не утверждаю, что это правда, — будто вкусы Антония были столь утонченными, что его поварам приходилось ежедневно готовить ему по шесть разных обедов, так что в зависимости от настроения он мог выбрать любой из них. (Не знаю, что делали с остальными пятью обедами. Скорее всего, кухонные рабы Марка Антония питались очень хорошо.)
Я напоминаю Марка Антония тем, что у нас обоих исключительно изысканный вкус.
Во всех практических аспектах подлинный Марк Антоний и я — полные противоположности. Антоний в жизни не приготовил ни одного блюда. Он не знал бы, с чего начать. Единственный его интерес к пище заключался в ее поглощении. С другой стороны, я вообще никакой пищи не поглощаю, если не считать пищей энергию. На самом деле я — точнее, та первичная подпрограмма, которая определила мою суть, — великий кулинар, мастер приготовления пищи. Нет почти ничего, чего бы я не знал о кулинарном искусстве — точнее, такого вообще нет; и почти нет такого, что я не смог бы применить на практике. (Разумеется, с помощью моих вспомогательных устройств для физической работы. У большинства искусственных разумов таких устройств нет, но у меня есть.) Все это, конечно, требует доступа к хорошей пищевой фабрике.
Большинство моих клиентов не ценят те тонкости, которые я использую, чтобы угодить им. Например, мой друг Гарри совсем не разбирается в кулинарии. Его нёбо испорчено сорока пятью человеческими годами, которые он провел на безлюдной планете Арабелла. Тут он голодал, голодал все время. И ему нужны были просто калории, не изысканные гурманские тонкости. Соответственно теперь ему все равно, что он ест, если у него вообще есть такая возможность.
В мое пространство Гарри вошел в своей обычной шелковой рубашке, шортах и сандалиях. Он жевал большое зеленое яблоко, которое я создал для него раньше.
— Привет, Марки, — сказал он. — Ты занят? Не хочешь немного прогуляться?
Я был занят не больше обычного. Помимо выполнения рутинной работы на кухне, руководства восемью ресторанами Колеса, наблюдения за излучениями из Кугельблица и поддержания состояния постоянной боевой готовности, я физически готовил пудинг из гавайского хлеба и крахмала для семьи Лоренцини.
— Что за прогулка? — спросил я.
Он изогнул шею — ну, строго говоря, этого он не делал; в действительности он вошел в мое операционное пространство, чтобы посмотреть, что я готовлю на своей физической кухне.
— Меня отсылают на Арабеллу, — сказал он и наморщил нос.
И опять — строго говоря, он не улыбался. У машинных существ, таких, как Гарри и я, нет физических носов, так что мы не можем непосредственно улавливать молекулы воздуха. А вот приборы на моей кухне могут, и я научил Гарри интерпретировать их показания как кухонные ароматы. Так поступаю и я сам.
Но Гарри, что бы я ни готовил, всегда говорит одно и то же:
— Эй, какой приятный запах! Что это?
