— Да, но в этом случае, вы должны были видеть вешки, которые оставили позади, или хотя бы вспомнить знакомые места, по которым проходили?
— Должен. Только ничего этого не было. Я шел совершенно другим путем, но, в конце концов, вернулся в колонию.
— Фантастика. Какие мысли у вас на этот счет?
— Никаких. Ноль. Совершенно никаких теорий. На мой взгляд, этого просто не может быть.
— Михаил взглянул на звездное небо, о чем-то подумал, и произнес:
— Слушайте, а вы не пробовали в качестве ориентира пользоваться звездным небом?
— Вы хотите сказать, что мы, центр вселенной, и весь мир вращается вокруг нас?
— Нет, просто вдруг солнце,… Хотя нет, это абсурд. Но все же звезды, более весомый аргумент.
— Конечно же, пробовал, — тоскливо произнес Майкл, и бросил прут на землю.
— А если предположить, — словно рассуждая сам с собой, произнес Михаил, — что вы все же дошли до определенного края или границы пространства, которое в определенный момент свернулось, и вы оказались на противоположном конце круга, в центре которого расположена наша колония? Поэтому вы шли обратно, и не встречали знакомых мест по пути.
— Это еще больше противоречит всем законам и понятиям. Получается, что я одновременно мог находиться в двух точках пространства. И потом, что значит свернулось, и я перенесся? Нет, тут что-то другое, только что, совершенно непонятно.
— Вовсе нет. Вы достигли границы, и пространство, которое каким-то образом, развернуло или перенесло вас в ту точку, из которой вы продолжили путь. При этом вы считали, что остались на прежнем месте.
— Оригинальная теория. Надо подумать над ней на досуге. В любом случае, рад был знакомству. Надеюсь, мы сможем еще не раз поговорить на эту тему.
— Взаимно. Кстати, я собираюсь попробовать повторить ваш эксперимент, не хотите ко мне присоединиться?
— Не подходящее для похода время. Ночи стали холодные, вчера уже заморозки были, а на подобную экспедицию потребуется неделя.
— Я понимаю, но мне не хотелось бы откладывать свой поход до лета. Полгода для меня покажутся годами ссылки.
— Ничего, я уже четыре здесь, и как видите, живу. А некоторые и тридцать лет прожили, семьями обзавелись, и детей вырастили. Человек везде приспосабливается. Наверное, это самый грандиозный проект, который можно было себе вообразить в прежней жизни.
— Я мечтаю вернуться.
— Вы оптимист, но всему есть мера.
— Возможно, но мир полон неожиданностей. Как знать, что будет завтра.
— Возможно, но я смирился с реальностью, и лишь пытаюсь что-то понять, потому как наука для меня, это смысл существования.
— А я думал выживания?
— Чтобы выжить, нужно больше работать руками.
— Как знать, поживем, увидим. Рад был знакомству.
— Взаимно.
Майкл откланялся и удалился. Михаил снова взглянул на звезды и вернулся в дом. Сел у костра, чтобы согреться. Подсевшая рядом Сысоева, спросила:
— Как прошла беседа?
— Интересный господин. Пытается понять, как устроена модель мира, в которой мы живем.
— И как, получается?
— Экспериментирует пешими прогулками, пытается что-то понять, но пока в своих рассуждениях в полном тупике.
— Откуда он?
— Из Канады. Как я понял, работал преподавателем в университете. Наука, смысл жизни, а тут представь себе, полное опровержение основ мироздания, и никакого намека, как устроен мир, в который мы попали.
— И что ты ему на это ответил?
— Предложил принять участие и повторить эксперимент.
— Ты что, серьезно?
— Конечно. Пока сам не увижу, в чем дело, не успокоюсь.
— Выходит, что пока ты весь в сомнениях?
— Вроде того.
— Надо же. Я думала, ты хоть во что-то можешь поверить на слово. Слушай, а как же колонисты? Ведь они-то должны верить в то, что ты им говоришь?
— Колонисты, они иные, чем я. И вообще, это все совсем иное. Тут вопрос так сказать более сложного осмысления.
— А я думала, что важнее, чем душа человека, вопроса нет. Может быть, это какой-то глобальный эксперимент, в котором они пытаются понять сущность человеческой души в экстремальных условиях. Вроде как ловцы душ человеческих. Вот только кто они, ловцы эти?
— Как ты сказала, ловцы душ? Интересное название ты им придумала. Теперь так и буду называть инопланетян, которые нас поймали, ловцами душ.
Михаил долго ворочался и никак не мог уснуть, и видимо под впечатлением разговора с Майклом, ему приснился странный сон, словно он идет куда-то по дороге, а в конце пути видит зеркало, и в нем свое отражение. Смотрит на него и никак не может понять, к чему бы это? Подходит ближе и протягивает руку, словно хочет удостовериться, что это именно его отражение. И вдруг, удивительное дело, он касается зеркала, а рука входит внутрь и проходит насквозь. Он дальше вводит руку, уже по локоть. Наконец делает шаг, и на мгновение замирает. Становится страшно, но желание понять, а что там, по другую сторону, заставляет сделать второй шаг. И как только лицо коснулось холодной плоскости, он зажмурил глаза, а когда открыл, то понял, что просто прошел насквозь, и оказался по другую сторону, и потом, не оглядываясь, пошел дальше, так и не поняв, зачем посреди дороги оно стояло.
Проснувшись, и вспомнив сон, подумал:
— Странно, какой дурацкий сон, и почему он приснился, и вообще, раньше мне сны снились очень редко, а здесь вторую неделю подряд, что ни ночь, то сон?
* * *
Прошло два дня. Михаил и Елена Степановна, продолжали работу с колонистами, в чьи тела были помещены энергетические субстанции норфонианцев. Поскольку бумаги не было, на что Сысоева больше всего сетовала, то записи приходилось делать на глиняных пластинках. Первый раз, когда им объяснили, как это делается, Михаил воздел глаза к нему, и мысленно произнес:
— Вот теперь точно можно сказать, что я попал в каменный век. Глиняные таблички с письменами, точнее, историями болезни пациентов, это нечто!
Однако, посетовав, он, так же как и Сысоева, приспособился, и стал отмечать, кто из его подопечных как воспринял информацию, о наличии внутри инопланетянина, точнее, его души. Крестика он отмечал тех, кто подобно Веллерхаману, адекватно воспринял сообщение, что их состояние вовсе не болезнь. Почесав голову, он с сожалением обнаружил, что крестиков набралось всего восемь. Остальные, с кем он общался за это время, по-разному восприняли информацию. И против их фамилий, Михаил поставил прочерк, что означало, что с ними надо еще и еще беседовать. Циновка приподнялась, и заглянувшая к нему Сысоева, произнесла:
— Михаил, к тебе пришли.
— Кто?
— Тот физик, с которым ты разговаривал несколько дней назад.
