- Ты изменился. Ты... не спрашиваешь... каково мне. Прежде... ты бы спросил.
- Ты права, - сказал я. - Спросил бы.
Но не стал спрашивать. Она молчала.
- Ростки чешутся, - сказала она. Чесалась отрастающая рука. Обычная проблема. Следовало бы смазать кортизоном. - Гарсон... обращается со мной... хорошо. Мы... заключили... сделку. Я говорю... ему все... что он хочет... узнать. А он... оставляет... мне жизнь. - Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой, сверкнули ее зубы.
- Я не могу... ходить. Двигаться. Дышать... сама по себе. Но Гарсон. Хочет. Чтобы я. Училась. С помощью компьютера. Он ускорил. Ваш симулятор.
Я попытался успокоиться, перейти к более безопасной теме.
- Твои сновидения в моем маленьком мониторе дома были прекрасной работой. Я уверен, что и сейчас ты выполнишь работу отлично.
Правда же заключалась в том, что это не просто отличная работа. С помощью искусственного разума корабля она создала иллюзию, которую я не могу преодолеть, а ведь она сделала это в очень трудных условиях.
- Остаются самые частые мысли, - ответила она. Она хотела сказать, что много практиковалась раньше и потому не утратила способности создавать мир сновидения, когда был поврежден ее мозг. То, что мы совершаем часто, то, о чем особенно часто думаем, утрачивается при повреждении мозга в последнюю очередь.
- А что ты делала, когда работала на разведку ОМП? - спросил я. Была убийцей во сне? Ты убивала людей во сне?
Она покачала головой.
- Нет. Кое-что... кое-что... я скажу... тебе. Анжело... мне жаль... что я... причинила тебе боль. Ты был... добрее ко мне... чем я... заслуживала. Чем я... могла себе... представить.
Она заплакала. Но мне было все равно.
Я пожал плечами.
- De nada [ничтожество (исп.)].
- Я знаю... тебе все еще... не все равно. Я... не могу... отплатить тебе. Мне бы хотелось... отблагодарить тебя. Я не очень... хорошо... говорю...
Я вздрогнул, словно от сильного ветра. Ветер раскачивал вершины деревьев, и шум превратился в глухой рев. Закричали обезьяны и выскочили из своих укрытий вокруг и надо мной. Они создавали большой шум. Я вспомнил рев ветра из предыдущих сновидений Тамары, в том сне она напала на меня, и я направил ружье ей в грудь. Должна ли она будет отключиться, если я выстрелю, или на нее не действует симулятор?
А Тамара стояла передо мной среди всего этого шума. Платье ее, раздуваемое ветром, стало белым, как молния, а лицо было бледным и прекрасным. Она достала из ложбинки меж грудей небольшой украшенный деревянный ящичек.
Открыла ящичек и показала мне. В нем лежало маленькое сердце, размером с собачье; оно билось, словно его только что вырезали из живого тела. И сквозь весь этот шум я слышал удары этого маленького сердца.
- Слушай. Слушай. - Она поднесла ящичек к моему лицу. Биение стало громче. Крики и вопли обезьян, шум ветра отступили на второй план. Стук сердца звучал мягко и настойчиво. - Научись бегло владеть... мягким языком... сердца.
Я посмотрел Тамаре в лицо. Из ее глаз лились слезы. Ее неистовые глаза.
- Вот что... я... сейчас... чувствую. Вот что... значит... жить.
Она схватила маленькое сердце двумя пальцами и сунула мне в грудь. Все равно что дышишь ветром с поля мяты и греешься на солнце - нервы во всем теле ожили. Я как будто двинулся вверх и наружу, прошел невидимую стену, за которой остались боль, усталость и страх, а теперь стою в приятном теплом месте, в центре самого себя, где есть только радость. Я ощутил эмоции Тамары - ее спокойствие, благодарность, которую она испытывает ко мне за то, что я помог ей сбежать с Земли, и сочувствие, такое живое, такое сильное, что кажется непреодолимым. Она видит во мне сломанную куклу, маленькое существо, которое очень хочет починить.
Я хотел рассмеяться над тем, как она представляет себе меня. Хотел сказать ей, что я не сломан. Но собственное тело казалось страшно далеким, и я не мог дотянуться до него.
Она отдернула руку, убрала маленькое сердце, и я упал на землю. Тепло, сочувствие, энергия - все вытекло из меня. Я попытался почувствовать что-то. Порадоваться воздуху, вливающемуся в легкие, потрогать пальцами землю, коснуться глины. Но я ничего не чувствовал. Пальцы мертвы, а воздух кажется застоявшимся и пустым. Я пуст. Заброшен. Я попытался вспомнить только что испытанное ощущение, вспомнить, каково это - любить. Но разве я любил когда-нибудь? Я не позволял себе никаких сближений с людьми тридцать лет, со смерти жены. А в тех редких случаях, когда я испытывал что-то в груди, я не позволял себе действовать. Отступал. Все эти годы я делал вид, что служу обществу, изображал сочувствие, потому что верил в него на интеллектуальном уровне. Я поступал так, потому что это хорошо в теории. Но разве хоть однажды я чувствовал боль других?
Если и чувствовал, то сейчас не мог этого вспомнить, оживить.
Я прислушался к звукам собственного сердца. Но внутри ничего не было. Я действительно сломанная кукла, пустая и безжизненная, и, вероятно, починить меня невозможно.
Я начал смеяться - пустым смехом, который постепенно перешел в рыдания. Упал к ногам Тамары, хватал ее за ноги и плакал от жалости к самому себе. Она протянула руку и гладила меня по голове, пока я не успокоился.
И отключился.
Я последним отключился от симулятора. Кейго заново проигрывал схватку, и на миниатюрной голограмме мы были разбросаны по всему полу. Мы отступили из соленых болот в лес перед ябадзинами. Я упал с машины, снял свой разбитый шлем, встал и прошел к краю болота - как раз навстречу ябадзинам. Они застрелили меня и преследовали моих товарищей. Мне потребовалось много времени, чтобы умереть в симуляторе.
Тамара изъяла все следы нашего разговора.
Кейго вместе с нами просмотрел схватку, указал на наши ошибки. Несколько явных ошибок он пропустил - в обычном состоянии этого никогда бы не произошло - и казался невнимательным. Потом снова подключил нас, и мы оказались в море. И пробыли в симуляторе всего несколько минут, как Кейго снова отключил меня.
Остальные по-прежнему безжизненно сидели на своих местах, захваченные иллюзией. Куколки стрекозы. Хозяин Кейго стоял у машины. Он казался расстроенным. Доверенное лицо по вопросам культуры Сакура стоял рядом с ним.
Хозяин Кейго сказал мне:
- Сними защиту и немедленно отправляйся за Сакурой.
Я подумал, в чем провинился, и стал снимать защиту. Сакура помог мне раздеться - необыкновенное происшествие. Японцы тщательно избегали притрагиваться ко мне во всех случаях, и мне казалось, что они себя считают оскверненными такими прикосновениями.
Пока мы работали, Сакура негромко говорил:
- Ты морфогенетический фармаколог, верно? Знаешь, как действовать генным резаком? Разбираешься в вирусах?
- Конечно, - ответил я.
- А что ты знаешь о военных вирусах? Тех, что использовались в биологических войнах?
Я колебался. Об этих вирусах не принято говорить. Они слишком опасны, чтобы говорить о них открыто. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Разговор мне не нравился. Они хотят, чтобы я изготовил вирус, подумал я. Получили дурные новости с Пекаря и хотят уничтожить там все. Начать все заново.
- Я кое-что знаю о вирусном оружии. Но как создавать вирусы, не знаю, - солгал я. Основные сведения об этом я знал.
- Ах, нет! Мы не хотим, чтобы ты создавал их, мы хотим бороться с ними. В модуле В вспышка вирусной инфекции. Очень серьезная.
Сердце у меня забилось сильнее. Я не мог представить себе, что наш корабль превращается в зачумленный. Я знал, что мы изолированы от модуля В. Но я же видел рабочего, переходящего из модуля в модуль.
- Какая часть корабля заражена? - спросил я.
- Мы не знаем. Работники из модуля В сообщают о нескольких случаях, все за последние три часа, и болезнь быстро распространяется. Они считают, что больше дня не продержатся. Здесь ни у кого нет симптомов.
Я кончил снимать защитный костюм, и Сакура провел меня по коридору к лестнице. Мы достигли восьмого уровня, и Сакура нажал трансмиттер. Открылся шлюз, мы вошли в него. Эта часть корабля оказалась больше, чем я ожидал. Большие помещения, где размещаются механизмы для приготовления пищи, стирки, глажки, очистки воды, очистки воздуха. Мы вошли в небольшую комнату, где уже находилось трое латиноамериканцев. Они сидели у компьютерного терминала, задрав ноги, и следили за работой компьютера. Выражение у них было встревоженное, но они, казалось, не торопятся. Это немного успокоило меня.
В комнате находились два рентгеновских микроскопа, несколько синтезаторов ДНК - очевидно, вспомогательное медицинское оборудование, которое должно использоваться наряду с оборудованием лазарета вверху. На верху компьютера располагался небольшой интерком. Канал был подключен к лазарету модуля В. Я слышал кашель, бред и взволнованные голоса.
Сакура ушел.
- Я Фидель, из отдела иммунологии. Это Хосе, - сказал маленький человек у ближайшего терминала. Он кивнул в сторону химеры с серебряными глазами, очень похожими на глаза Абрайры. - Он выполнял кое-какие работы по созданию своих младших братьев в Чили. А наш друг Хаун Педро вон там, он из пищевого отдела.
