– Туристский сувенир, – предложил он.
– Может быть, какие-нибудь черепа, кости? – с надеждой спрашивал Робин.
– Нет, – улыбнулся рабочий. – Для этого надо бурить очень глубоко, под скалой. На, лови! – И он бросил Робину камешек со дна ямы. – Осколок иерусалимской скалы. Храни его, он принесет тебе счастье.
– Большое спасибо, – сказал Робин.
«А не сказать ли им, – размышлял Робин, – что, возможно, они стоят в каких-нибудь ста ярдах от места, где две тысячи лет назад были распяты три человека?» Однако после недолгого раздумья он решил, что либо ему не поверят, либо его сообщение не произведет должного впечатления. Какое им дело до Иисуса, ведь он не Авраам и не Давид. Кроме того, с тех пор в Иерусалиме убили и замучили столько народа, что молодой человек может просто пожать плечами – и будет прав. Более тактично – поздравить их с наступающим праздником. Сегодня четырнадцатый день нисана, и на закате все работы прекратятся. Робин положил камень в карман.
– Желаю вам счастливого пейсаха, – сказал он.
– Ты иудей? – спросил молодой человек, удивленно взглянув на Робина.
– Нет, – ответил Робин.
Он не мог определить, к чему относится вопрос – к его национальности или религии. Если к последней, то надо бы ответить, что его отец атеист, а мать ходит в церковь лишь раз в году – на Рождество.
– Нет, я приехал из Англии, из Литтл-Блетфорда. Но я прекрасно знаю, что сегодня – четырнадцатый день нисана и что завтра у вас праздник.
«Именно из-за праздника, – подумал Робин, – и на дорогах такое движение, и в городе настоящее столпотворение». Он надеялся, что его осведомленность произвела на молодого человека достаточно сильное впечатление.
– Завтра ваш праздник опресноков, – сказал он ему.
Молодой человек снова улыбнулся, обнажив ряд белых зубов, и, смеясь, сказал несколько слов своему товарищу. Тот крикнул что-то в ответ и врубился буром в дорожное покрытие. Вновь поднялся страшный грохот, а молодой человек сложил ладони рупором и прокричал Робину из ямы:
– Это еще и праздник нашей свободы. Ты тоже молодой. Радуйся вместе с нами.
Робин помахал рабочим рукой и пошел по направлению к Новым воротам. Его рука в кармане крепко сжимала кусочек гранита.
Праздник нашей свободы… звучит лучше, чем еврейская Пасха, – не так старомодно, более современно. Больше соответствует нашему времени, как сказала бы бабушка. И о какой бы свободе ни шла речь: свободе от рабства, как в Ветхом Завете, свободе от владычества Римской империи, о которой так мечтали евреи в то время, когда распяли Иисуса Христа, свободе от голода, нищеты, бездомности, свободе, которую завоевали для себя молодые люди, чинившие дорогу, – все это одна Свобода. Везде и всюду хотят люди свободы от чего-нибудь; и было бы совсем неплохо, решил Робин, если бы во всем мире можно было объединить пейсах и Пасху, и тогда мы все вместе могли бы радоваться празднику нашей Свободы.
На закате автобус выехал на дорогу, ведущую на север от Елеонской горы. Никаких драматических событий больше не произошло. Боб и Джил Смит после безуспешных поисков в районе храма Гроба Господня направились в сторону Новых ворот и там встретили Робина, который как ни в чем не бывало входил в город вслед за группой поющих паломников с побережья.
Из-за мисс Дин отправление автобуса задержалось. «Скорая помощь» доставила ее в больницу в шоковом состоянии. К счастью, никаких внутренних или внешних повреждений у нее не обнаружили, и все же ей пришлось пробыть там несколько часов. После того как мисс Дин сделали укол и дали успокоительного, врач объявил, что она в состоянии продолжить путешествие, и строго наказал, чтобы по прибытии в Хайфу пострадавшую немедленно уложили в кровать. Ухаживать за больной вызвалась Кэт Фостер. «Как это мило с вашей стороны, – пролепетала мисс Дин, – как мило». О ее злополучном приключении решили не упоминать, да и сама мисс Дин не касалась этой темы. С пледом на коленях в полном молчании сидела она между Фостерами.
Леди Алтея тоже была молчалива. Голубой шифоновый шарф служил теперь для того, чтобы скрывать нижнюю часть ее лица, что придавало ей сходство с мусульманкой, которая все еще прячет лицо под покрывалом. Впрочем, это лишь подчеркивало ее величавость и грацию. На коленях леди Алтеи тоже лежал плед, и рука полковника нежно поглаживала под ним пальцы супруги.
Молодые Смиты держались за руки более открыто, причем Джил не упускала случая как бы невзначай показать новый – довольно дешевый – браслет, который Боб купил ей в одной из лавок, когда они с Робином возвращались в отель.
Бэбкок сидел рядом с Робином. Как и мисс Дин, он переоделся: на нем были брюки, одолженные у Джима Фостера и несколько ему великоватые. По этому поводу никто не сказал ни единого слова, за что Бэбкок был несказанно признателен.
Когда автобус огибал гору Скопус, никто даже не оглянулся на Иерусалим. Никто, кроме Робина. Наступил и миновал девятый час четырнадцатого дня нисана; воров или мятежников – как узнать, кем они были на самом деле, – уже сняли с крестов. Сняли и Иисуса, и тело его, возможно, уже покоится в глубокой могиле в скале там, внизу, где сегодня трудились молодые рабочие. Теперь они могут отправиться домой, умыться и вместе со своими близкими готовиться к празднику. Робин повернулся к Бэбкоку.
– Как жаль, – сказал он, – что мы не смогли остаться еще на два дня.
Бэбкоку, который желал только одного – поскорее оказаться на пароходе, запереться в своей каюте и постараться забыть позор, пережитый им в храме Гроба Господня, оставалось лишь поражаться выносливости юности. Ведь мальчик целый день носился по городу и к тому же чуть не потерялся.
– Почему же, Робин? – спросил он.
– Право, трудно сказать наперед, – ответил Робин. – Конечно, подобные вещи маловероятны в наше время, и все же… возможно, мы бы и стали свидетелями Воскресения?
Мое участие в этом деле началось 18 сентября – в тот день босс объявил, что переводит меня на восточное побережье: он глубоко сожалеет, что ему приходится так поступить, однако другого выхода нет – я оказался единственным сотрудником, обладающим необходимыми знаниями и навыками для выполнения некоего специального задания. Нет, подробности он привести не может: тамошние работники – странные ребята, прячутся от внешнего мира чуть ли не за колючей проволокой. Еще несколько лет назад их учреждение было опытной радарной станцией, но сейчас прежняя работа свернута, и в Саксмире проходят совершенно другие эксперименты – нечто связанное с акустикой: исследуют высоту звука и звуковые вибрации.
– Буду с вами откровенен, – сказал босс. Тут он снял очки в роговой оправе и помахал ими в воздухе – этот жест следовало трактовать как извинение. – Джеймс Маклин – мой старый друг. Мы вместе учились в Кембридже, много общались и в студенческие годы, и после выпуска, но затем наши пути резко разошлись. Он занялся экспериментами довольно сомнительного свойства. Извел кучу государственных денег и здорово навредил своей репутации. Я полагаю, все это теперь забыто, раз его снова назначили начальником. Он руководит лабораторией в Саксмире и получает государственную субсидию на исследования. Сотрудников он подбирал самолично. Им не хватает инженера-электронщика – поэтому я к вам и обращаюсь. Маклин кинулся за помощью ко мне. Просит прислать кого-нибудь, кому можно доверять… Кто не станет болтать лишнего, попросту говоря. Вы очень меня обяжете, если согласитесь. Считайте это моей личной просьбой.
Что я мог ответить? Оставалось только кивнуть.
Конечно, это было очень некстати. Меньше всего на свете мне хотелось покидать компанию «АЭЛ» – «Ассошиэйтед электроникс лимитед», – где были созданы превосходные условия для научной работы, и тащиться на восточное побережье, чтобы помогать там какому-то типу, который однажды уже запятнал свою репутацию и может снова дать маху.
– Когда нужно ехать? – спросил я.
Босс виновато заерзал на месте.
– Чем скорее, тем лучше. Послезавтра сможете? Сондерс, поверьте, мне в самом деле очень жаль. Если все сложится удачно, вы вернетесь уже к Рождеству. Я написал Маклину, что одалживаю ему вас исключительно для работы в текущем проекте. О переводе на более длительный срок не может быть даже речи. Вы ценный работник и очень нужны здесь.
Пытается подсластить пилюлю, подумал я. Да через три месяца в «АЭЛ» обо мне попросту забудут. У меня имелся, однако, еще один вопрос.
– А что он за человек?
– Маклин? – Босс на секунду замялся и передумал возвращать очки на нос – значит разговор еще не окончен.
– Он из тех, кого я называю энтузиастами, – такие люди никому не дают спокойно жить. Словом, фанатик. Но вам не о чем беспокоиться, он не станет донимать вас своими фантазиями. Помню, в Кембридже он все свободное время наблюдал за птицами. У него была какая-то своя теория миграции, но он никому ее не навязывал. Потом у него возникла новая идея, и он даже чуть не поменял специальность – с физики на неврологию, правда, после одумался… Девушка, на которой он впоследствии женился, его отговорила. А дальше произошла трагедия. Его жена умерла, всего через год после свадьбы.
