когда девушки падали в обморок, встречаясь с маской впервые, а потом не могли прийти в себя от переизбытка чувств. Все эти случаи списывали на страстную влюбленность, дурманящую девушкам рассудок. После подобных обмороков пострадавшие действительно больше не могли мыслить ни о ком, кроме человека в маске.
Но была у нашего героя примечательная странность – он не выносил зеркал. Почему так сложилось, никто не знал, но и не собирался спрашивать, боясь обидеть всеобщего любимца столь интимным вопросом и спровоцировать его на очередной временный побег из общества. И как бы дико оно ни было, со временем все привыкли и закрыли на это глаза, полагая, что столь важной и нужной всем фигуре должно быть дозволено иметь свои прихоти. На балах и приемах, куда являлась фигура, не ставили зеркал.
– Маска! – несдержанно выкрикнул чей-то голос, и в мгновение ока зала погрузилась в тишину: замерли на полушаге танцующие, замолчали на полуслове говорящие, остановились на полузвуке музыканты, приподнялся со своего трона сам король. Все обратили лица в одну сторону, жадно впившись глазами в представший пред ними образ, словно глядели на ожившую икону.
На входе застыл высокий статный мужчина в сияющем белом костюме поверх угольно-черной рубашки; лицо его скрывала туго прилегающая к коже черная маска с вырезами для глаз и рта в виде узких прямоугольных щелей; темные волосы рассыпались в аккуратном зачесе назад; весь он сиял и светился чем-то дерзким и притягательным, но не поддающимся описанию. Раздался девичий «ах», и следом – грохот. Какая-то девица свалилась на пол от переизбытка чувств и давления корсета. Поднимать ее, однако, никто не торопился.
Человек в маске, для эффекта выждав еще несколько мгновений, стал медленно спускаться по широким каменным ступеням. Вырвавшись из оцепенения, несколько самых смелых ринулись к нему, чтобы первыми завести разговор и сопроводить дорогого гостя. Потихоньку пришли в себя и остальные. После расставания все были с новой силой ошеломлены красотой этого человека, лица которого никогда не видели. Все, не исключая дочь короля.
Но местное развлечение прибыло, и люди спешили воспользоваться этим. Все потекло, как и всегда – приветствия, любезности, расспросы, оживленные беседы, взаимный обмен комплиментами, улыбками и шутками. Целая толпа окружила человека в маске, задавая вопросы и жаждая получить ответы на каждый из них. Дамы кокетничали, обмахивались веерами, строили глазки, роняли шелковые платки, иными словами, вытворяли все доступное им, чтобы обратить на себя внимание гостя. Но тот, как и всегда, был одинаково приветлив ко всем, одинаково терпелив и доброжелателен – не ставя никого выше либо ниже остальных, он успевал угождать всем и очаровывать собою. Случилось еще несколько обмороков, впрочем, девушки быстро приходили в себя, страшась потерять время, которое можно потратить на беседу с нашим героем вместо возлежания на прохладном полу.
Но когда первый поток вопросов иссяк, а истории о чужом государстве и его нравах были умело и красочно рассказаны, утолив любопытство слушателей, и гости впервые замолкли более чем на пять секунд, человек в маске воспользовался этой передышкой, чтобы обратиться к королю, которого без труда нашел своим темным взглядом.
– Я прибыл сегодня сюда, – начал он чарующим голосом, повернувшись всем корпусом в сторону трона, и все вокруг внимали одному ему, – чтобы почтить своим визитом нашего доброго короля – Августа Леграна, а также всю его семью. В особенности – юную и прекрасную Моник Легран, чей день рождения стал поводом для этого дивного бала.
Сказав это, человек в маске почтительно склонил голову, выражая королю свое приветствие и уважение. Август Легран поднялся.
– Что ж, я крайне рад наблюдать тебя сегодня в гостях. Не побоюсь сказать, что это честь для меня. Однако же позволь узнать: неужто соседнее королевство наскучило тебе? – в вопросе была скрыта ирония и небольшая обида, но человек в маске отнесся к этому спокойно и отвечал прежним размеренным тоном, каким отвечал всем.
– Не могло не наскучить, мой король: место, где изо всех сил пытаются раскрыть мою личность, надоедает мне так же быстро, как одна и та же пища надоест любому, коль скоро употреблять ее каждый день. Но я сегодня среди вас не только поэтому, – за этими словами последовало небольшая пауза, в течение которой слуга человека в маске подошел к хозяину и отдал тому прямоугольную коробочку. – Разрешите лично поздравить вашу дочь, достопочтенный король. Это будет честью для меня.
– Разрешаю, – усмехнулся король и присел на свое место. Подскочила его дочь, сидящая на резном троне чуть ниже справа – пунцовая, взволнованная, прячущая что-то маленькое в своей синей атласной перчатке.
– Моник Легран, в честь вашего семнадцатилетия позвольте от чистого сердца преподнести мой скромный подарок, – произнося это, человек в маске неспешно поднимался по ступеням, устланным пурпурными коврами с золотыми кисточками.
Зала затаила дыхание и старалась не издавать звуков, чтобы ничего не упустить. Достигнув одного уровня с именинницей, маска, поклонившись сам и склонив голову перед упоительной красотой девушки, протянул коробочку. Моник Легран со степенностью будущей королевы положила ручки на ладони дарителя и приняла подарок. Дабы никого не смущать и не нарушить правил этикета, человек в маске поспешил удалиться обратно в залу, успевая спрятать в карман то, что скрытно передала ему королевская дочь. Много позже, не без труда выгадав минутку наедине с собой, маска достал крохотную записку и прочел ее. Он не удивился – он этого не умел. Содержимое записки скорее пробудило в нем злорадство и жажду. Еще одна жертва любопытства летит на огонь, чтобы сгореть в нем дотла, – подумал он напоследок и отправился к толпе – играть свою обычную роль. Уничтожив улику в огне свечи, он оставшийся вечер находился в предвкушении ночи.
Как и было назначено, маска явился к беседке в саду ровно к трем ночи – ни минутою раньше. Серый камень, поросший темно-зеленым плющом, по-особому сиял в чистом лунном свете. Нетерпеливая Моник Легран ожидала его. Пройдя внутрь и расположившись напротив той, кто назначил ему ночное свидание, маска невольно залюбовался тем, как свет луны играл с черными волосами девушки, превращая их то в синие, то в лиловые. Моник нервно сжала маленькие кулачки и обратила к нему ясные голубые очи, в ярком ночном свете ставшие водянисто-белыми.
– Вы, верно, неприятно удивлены моей дерзостью, – начала она быстро, отводя глаза и сильно волнуясь. – Я не желаю, чтобы это приглашение как-либо компрометировало меня перед обществом, и в первую очередь сердечно вас прошу не рассказывать о нынешнем ни единой душе.
– Все будет так, как вы скажете, прекрасная Моник Легран. Вам не о чем беспокоиться, я не позволю, чтобы свет думал о вас плохо.
