– Не захотел расставаться с земной жизнью. Тебе следует гордиться своим отцом. И ты можешь повторить его судьбу.
В тот миг у него промелькнула мысль подробнее расспросить об отце, однако рука незримой Белой Ящерицы сжала его ладонь.
– А меня поймали и заперли в клетке, – вдруг пожаловалась пленница. – Теперь жду суда Валькирий.
Ее холодные пальчики неожиданно сделались горячими, и у Сколота перехватило дыхание.
– Суда Валькирий?..
– Утром за мной придут.
– Значит, ты… ты сама Валькирия? – сбивчиво и сипло спросил он.
– Нет, я еще Дева, – скорбно отозвалась она. – Но уже завтра меня лишат косм и сделают Карной… Это в лучшем случае. А скорее всего, вместе с волосами отсекут память и нарядят в смирительную рубашку. Потом отдадут замуж за какого-нибудь стареющего вдовца.
– Но за что? – выдохнул он спазм, сжимающий горло. – Почему?
– За неповиновение року, – как-то просто призналась она. – Бежала в мир и целых два года жила вольно, среди простых смертных…
– Разве это преступление?
– Сестры посчитали, я искушаю мир. Ты же знаешь, нельзя вселять несбыточные надежды… Но я не прельщала раем живущих в аду! Только собрала молодых, ярых изгоев в стаю и повела за собой. Они хотели вожака и назвали меня Белой Ящерицей… Конечно же искушала солью знаний, но они жаждали этого! Я проповедовала здоровый образ жизни, строгость мужского и женского начала, силу, смелость, радость восприятия мира, и ничего более. Сейчас ты получишь урок, пойдешь в мир и сам увидишь эту вселенскую жажду. Увидишь блеск нищеты и нищий блеск роскоши. Ты много что увидишь и тебе тоже захочется поделиться с изгоями солью…
Она замолкла, и рука ее ослабла.
– Сейчас выведу тебя отсюда! – Сколот сжал ее пальчики и хотел выпустить, но она вцепилась обеими руками.
– Ты навлечешь на себя гнев Стратига! Получится, и тебя искусила…
Сколот уперся головой в решетку и прошептал:
– И мечтать не мог о таком искушении – спасти космы Девы!
– Чем ты распилишь решетку? Осталось совсем мало времени. На рассвете придут посыльные…
– Я расплавлю ее! Сейчас увидишь!
– Постой!.. Если нас поймают, смирительной рубашки не избежать! Нам обоим!
– А что это такое? Я не знаю…
– И хорошо бы никогда не узнать… Это полное смирение воли и чувств, когда человек начинает обрастать шерстью. Я и сама умею шить такие рубашки…
Ее отчаяние передалось и Сколоту – через горячие ладони.
– Что же делать? – на минуту растерялся он. – Может, попросить Стратига?.. Или нет, поставить ему условия!
– И слушать не станет. Он всего лишь исполняет священную волю Валькирий…
И вдруг руки ее захолодели, пальцы расслабились, и он ощутил пустоту.
– Где ты? – Сколот хватал пустое пространство. – Надо что-то придумать. Сейчас же пойду! И потребую! Выход должен быть…
– Выхода нет, есть выбор, – донесся ее ледяной голос. – Как ты скажешь, так и сделаю. Спасти свои космы и снова бежать к изгоям или же повиниться и предстать перед судом…
– Спасти космы! – воскликнул он и долго слушал тишину.
Наконец из подвала послышался обреченный вздох:
– Добро, ты сказал слово. Теперь выпусти меня.
Сколот выхватил из кармана капсулу с топливом, наугад извлек гранулу и положил на крестовину сочлененных прутьев решетки.
– Закрой глаза, – попросил он.
– Зачем?
– Без привычки может ослепить в темноте. Свет будет яркий, все равно что смотреть на солнце в зените.
– Ничего, мне любопытно…
Он запалил соларис, стоя на коленях, заслонил распахнутой курткой огонь и уставился в узкий проем оконца. И опять показалось, там засветились глубокие, изумрудные глаза…
Наверное, Дева и впрямь наблюдала за горением, поскольку с первыми каплями расплавленного металла, искристо павшими на каменный откос подоконника, спросила:
– Это и есть соларис?
– Мне удалось синтезировать солнечное излучение, – сдержанно похвастался Сколот.
– Значит, ты тоже пришел искушать изгоев, – вдруг заключила она, когда толстый железный прут уже истекал искристым тяжелым ручьем.
– Почему? – с вызовом спросил он. – Я всего лишь научился управлять материями. И принес топливо будущего!
– Ты принес забытую мечту человечества. – Голос ее зазвучал жестко. – А это великое искушение. Вокруг тебя возникнет свара, голодные изгои застучат ложками. Берегись, Сколот!
Он еще пытался рассмотреть ее сквозь слепящее свечение расплавляемого, кипящего железа, но увидел лишь ладони, которые пленница протягивала к свету.
– Странный огонь, – задумчиво произнесла она. – Даже рук не согреть…
Сколот отгреб от стены сухие листья и старый малинник – металл лился на землю.
– Потому что лучистое тепло поглощается сталью.
– Но запах очень знакомый! Как в весеннем лесу после первой грозы…
– Это выделяются инертный кислород и озон, – между делом объяснил он. – А мне казалось, Валькирии обладают абсолютной волей и властью. И их невозможно пленить, например заточить в темницу…
– Но я Дева, – отозвалась она, видимо зачарованно взирая на струящееся железо. – И стану Валькирией, когда отыщу своего избранника. А сестры вручат мне меч… Если прежде не отрежут космы.
Железная крестовина в оконце истаяла, словно воск, и стекла на землю, возле стены флигеля. Сколот погасил недогоревшее зерно солариса, бережно спрятал в капсулу.
– Погоди, пусть остынет, – предупредил он. – Иначе загорится одежда.
От красной лепешки на холодной земле вспыхнула былинка сухого малинника – он затоптал огонь ботинком. И в следующий миг пожалел, что сделал это: после яркого света ночь показалась и вовсе непроглядной, даже своих рук не видно. К тому же вновь пошел дождь.
А пленница тем временем и впрямь как ящерица стремительно выскользнула из освобожденного оконного проема, и Сколот смог различить лишь очертания ее фигуры и насыщенную драгоценную зелень светящихся глаз. Одежда на ней дымилась, пахло жженой тряпкой, но она не обращала внимания – проворно вскочила на ноги.
Видимо, космы были убраны под тугую повязку, охватывающую голову до бровей. Он потянулся руками, чтобы сбить с ее плеча тлеющий огонь, но Дева уже оказалась за спиной.
– Ты горишь!
– Дождик потушит.
– Постой! – вспомнил он. – Я же хотел тебе спеть!
– Мы еще встретимся, – торопливо пообещала она. – Я скоро приду к тебе, Сколот! И наслушаюсь твоих песен… А сейчас мне пора!
Через мгновение ее неясный профиль растворился в темном парке и осталась лишь мерцающая точка – тлеющее пятно на плече. Секундой позже и оно погасло…
Сколот машинально сделал несколько шагов за ней, волоча гитару, и услышал шепот из темноты:
