Ни один из стоявших внизу не шелохнулся, хотя обломки сыпались на них дождем, и я, наконец, поймал несколько слов, которые можно было разобрать:
— …призываю тебя, Мерлин, теперь же оказаться в моей власти! — монотонно напевала одна из женщин.
Приземляясь в середину пентаграммы на спину, вытянув ноги, с болтающимися и хлопающими меня по бокам руками, я пришел к выводу, что ритуал, в итоге, довольно действенный. Защищая голову, я сумел укрыть подбородок, а болтающиеся руки, кажется, замедлили падение, так что при ударе я не слишком пострадал. Пять высоких столбов пламени несколько секунд бешено плясали вокруг меня, а потом снова успокоились, давая более ровный свет. Пять фигур по-прежнему стояли лицами наружу. Словно меня пригвоздили к месту.
Фракир предостерег меня слишком поздно, когда падение уже началось, и теперь я точно не знал, как его использовать. Можно было отправить его проползти к любой из фигур, приказать взобраться к горлу и начать душить. Но я еще не знал, которая из них заслуживает такого обхождения, если его вообще заслуживает хоть одна.
— Терпеть не могу вваливаться без предупреждения, — сказал я, — а тут, как я понимаю, вечеринка только для своих. Если кто-нибудь окажется так добр, что освободит меня, я пойду своей дорогой…
Стоявшая подле моей левой ноги фигура повернулась и сверху вниз пристально посмотрела на меня. На ней был синий балахон, но маски на раскрасневшемся от огня лице не было. Только непроницаемая улыбка, которая исчезла, когда женщина облизала губы. Это была Джулия, а в правой руке она держала нож.
— Ты всегда был хитрецом, — сказала она. — Что бы ни случилось, всегда наготове дерзкий ответ. Это лишь прикрытие твоему нежеланию предаться чему-то или кому-то. Даже тому, кто любит тебя.
— Может статься, дело просто в чувстве юмора, — сказал я, — которого, как я начинаю понимать, тебе всегда недоставало.
Она медленно покачала головой.
— Ты всех держишь на расстоянии вытянутой руки, никому не доверяешь.
— Это семейное, — сказал я. — Но благоразумие теплым чувствам не помеха.
Она уже занесла было лезвие, но на секунду остановилась.
— Ты хочешь сказать, что я тебе до сих пор небезразлична? — спросила Джулия.
— И никогда не была безразлична, — сказал я. — Просто ты стала слишком сильна, и так неожиданно. Ты хотела взять от меня больше, чем мне тогда хотелось отдать.
— Лжешь, — сказала она, — потому что твоя жизнь — в моих руках.
— Для лжи можно придумать кучу причин похуже этой, — сообщил я. — К несчастью, я говорю правду.
Тогда справа от меня раздался еще один знакомый голос.
— Нам с тобой было рано говорить о таких вещах, но я завидую, что ты к ней так привязан.
Повернув голову, я увидел, что и эта фигура повернулась лицом внутрь. Это была Корал, правый глаз закрывала черная повязка, а в правой руке тоже был нож. Потом я разглядел, что у нее в левой руке, и быстро посмотрел на Джулию. Да у обеих были еще и вилки.
— И ты, — сказал я.
— Я говорила тебе, что не знаю английского, — ответила Корал.
— Кто сказал, что у меня нет чувства юмора? — произнесла Джулия, поднимая свой столовый прибор.
Тут дамы плюнули друг в друга и, перелетая через меня, не все плевки достигали цели.
Мне в голову пришло, что Люк, наверное, попытался бы решить эту проблему, сделав предложение обеим, но чувствуя, что у меня этот номер не пройдет, я даже не стал пробовать.
— Воплощение невроза женитьбы, — сказал я. — выдуманное переживание. Это — яркий сон. Это…
Рука Джулии, опустившейся на одно колено, мелькнула, как молния. Я почувствовал, что нож вонзается мне в левое бедро.
Мой крик прервался, когда Корал воткнула мне в правое плечо вилку.
— Это же смешно! — закричал я, ощутив новые приступы боли, когда в руках этих леди засверкали прочие предметы сервировки.
Потом медленно, грациозно повернулась фигура в вершине луча рядом с моей правой ступней. Ее окутывал темно-коричневый плащ с желтой каймой, который она придерживала у глаз скрещенными руками.
— Довольно, суки! — произнесла она, широко распахивая одеяние. Больше всего она напоминала бабочку-траурницу. Конечно, это была Дара, моя мать.
Джулия и Корал уже жевали, поднеся вилки ко рту. У Джулии на губе была крошечная капелька крови. Плащ все струился с кончиков пальцев моей матери, как будто был живым, был частью Дары. Упав на Джулию и Корал, крылья плаща скрыли их от меня, а Дара все простирала руки, закрывая женщин, отгоняя их назад, пока те не превратились в человекоподобные стоящие на земле глыбы, которые все уменьшались и уменьшались, пока одеяние не обвисло естественным образом, а они не исчезли из своих вершин звезды.
Потом раздался слабый хлопок, а за ним, слева от меня, хриплый смех.
— Великолепно исполнено, — раздался до боли знакомый голос, — но ведь он всегда был твоим любимчиком.
— Одним из, — поправила она.
— Что, бедный Деспил совсем не имеет шансов? — сказал Юрт.
— Ты не вежлив, — отозвалась мать.
— Этого ненормального Амберского принца ты всегда любила больше, чем нашего отца, достойного человека. Потому-то ты и не чаяла души в Мерлине, правда?
— Это не так, Юрт, и ты это знаешь, — сказала она.
Он снова засмеялся.
— Все мы вызывали его по разным причинам, но нужен он был всем, — сказал Юрт. — Но итог у этих желаний один, вот он, да?
Раздалось рычание, я повернул голову и успел увидеть, как черты Юрта становятся волчьими. Он упал на четвереньки, и, опустив морду, полоснул меня сверкнувшими клыками по левому плечу, вкусив моей крови.
— Прекрати! — крикнула Дара. — Ах, ты, звереныш!
Он отдернул морду и завыл, вышло похоже на безумный хохот койота.
Черный сапог пинком в плечо отбросил его назад так, что Юрт стукнулся об уцелевший кусок стены и тот, конечно же, рухнул на него. Юрт коротко хмыкнул, а потом его завалило обломками.
— Так, так, так, — донесся голос Дары и, посмотрев туда, я увидел, что она тоже держит нож и вилку. — Что это ты, ублюдок, делаешь в таком приличном месте?
— Похоже, загнал в угол последних хищников, да там их и держу, — ответил голос, поведавший мне однажды очень длинную историю, в которой было полно разнообразнейших автомобильных катастроф и ошибок в генеалогии.
Дара прыгнула на меня, но он нагнулся, подхватил меня подмышки, и рывком убрал с ее дороги. Потом его большой черный плащ завихрился, как плащ матадора, и накрыл ее. Кажется, под плащом с Дарой случилось то же, что она сделала с Корал и Джулией: она растаяла и впиталась в землю. Он поднял меня на ноги, потом нагнулся, подобрал плащ и отряхнул его. Когда он вновь застегнул его застежкой в виде серебряной розы, я внимательно осмотрел его, отыскивая клыки или хотя бы нож.
