– А почему часы не работают? – полюбопытствовал Вовка.
– Уникальный механизм был украден много лет назад, – терпеливо объяснил сторож, – а новый так и не сделали. После того, как монастырь превратили в музей, средств на его содержание выделяется все меньше.
– А я был уверен, что монастыри и церкви закрывают только у нас, – сказал Юра.
– Монастыри и церкви не закрывают, – спокойно ответил сторож, – их упраздняют. Если, к примеру, все монахи умерли, а приход распался.
– Все монахи этого монастыря умерли? – спросил Юра.
– В основном... – тихо ответил сторож. – Но бродит в здешних местах легенда, что часть братьев этой обители ушла куда-то высоко в горы, где нашла убежище в пещерах и развалинах древних построек, оставленных неизвестно кем. И тайно молится там о судьбе мира...
Путешественники молчали.
– Но это всего лишь легенда, – добавил сторож. – Одна из многих, что рассказывают местные старожилы.
Помолчав немного, сторож двинулся дальше по гулкому полутемному коридору.
– Здесь, в монастыре Картезианского ордена, – продолжал он, – когда-то жили тридцать братьев. Каждый из них имел собственную келью и маленький внутренний дворик с садом и розарием, которые, по замыслу, изображали Рай.
Сторож повернул ключ и открыл одну из многочисленных дверей в стене.
– Действительно, очень приятное место, – сказал Тамара.
Сад и розарий занимали небольшой квадратный внутренний дворик. Сторож объяснил, что каменный пол устлан толстым слоем земли и засажен розовыми кустами.
– Я хочу сесть вон на ту скамейку и подумать о бренности бытия... – сказала Тамара.
Слова ее не разошлись с делом. Юра и Стас последовали Тамариному примеру и сели рядом.
Скамейка нагрелась на солнце, и сидеть на ней было тепло и очень уютно. На лежащую здесь же каменную плиту с высеченной витиеватой латинской фразой вбежала юркая ящерица. С любопытством посмотрела в сторону Тамары и убежала прочь по каким-то своим делам.
– Стас, а что здесь написано? – спросил Вовка, потрогав надпись на каменной плите.
Стас нахмурил лоб и понял, что у него нет никаких идей.
– Григорий Ефимович, помогите, пожалуйста...
Бондарь поводил пальцами по буквам, пошевелил губами и сказал:
– С некоторой натяжкой можно перевести, как «Летай иль ползай, конец известен». Спорное утверждение. Особенно когда...– он вдруг закатил глаза и процитировал, – «...когда над тобой ослепительно чистое небо, вокруг поют птицы, а воздух напоен ароматами гор и позднего лета...».
– А это кто? – спросила Тамара, поднимаясь со скамейки.
– Антонио Финнокьяро. Флоренция, шестнадцатый век. В переводе Толоконникова.
Сторож провел путешественников по длинному коридору, открыл дверь и сказал:
– Мы с вами попали в основную церковь монастыря.
Юра в этот момент хотел что-то спросить у Бондаря, но, взглянув на него, увидел, что тот побледнел. Юра решил отложить свой вопрос. Однако Бондарь очень быстро совладал с собой и шагнул за порог массивной двери. Юра немного задержался у входа и внимательно оглядел интерьер церкви.
– В богослужениях Картезианского ордена никогда не использовался орган, – продолжал объяснять сторож.
Бондарь машинально бубнил перевод. Стас горячо объяснял Тамаре:
– Видишь, древние фрески изображают жизнь святых в ее средневеково-католическом понимании: «Верь и не усомнись!». Кто бы с этим спорил, но зачем же вот так грозно и с таким выражением лица, как вон у того лысого монаха на стене?
Звуки человеческой речи ударялись о высокие своды, соединялись в странном симбиозе, и уже казалось, что это статуи святых, стоящие у стен, о чем-то беседуют между собой.
Сторож достал из кармана небольшой пульт дистанционного управления и нажал одну из кнопок. Церковь наполнили сдержанные звуки григорианского хорала, льющиеся из невидимых колонок.
– Эти ноты не так давно обнаружили в библиотеке монастыря, – пояснил сторож.
– Они были написаны на нотоносце из четырех линеек – пятую в то время еще не изобрели.
«Libera me, Domine-e, de morte aeterna-a...»[21], – негромко, но внятно раздавалось под сводами. Казалось, все окружающее пространство внимало этим словам: слегка померк свет за узкими окнами, – очевидно солнце прикрылось небольшим облаком, – строже стали лица монахов на древних фресках, заострились контуры мраморных статуй у стен...
– Кто это исполняет? – тихонько поинтересовалась Тамара. Бондарь перевел ее слова.
– Хор Пизанского Университета, – ответил сторож, слегка уменьшив громкость.
– Точнее, мужской ансамбль.
– Красиво... – сказала Тамара.
– Похоже на «Энигму», – после небольшой паузы прокомментировал Стас. Он уже открыл рот, чтобы сказать про нехватку ударника, синтезатора и «охов-вздохов», но осекся под осуждающим взглядом Тамары.
Вовка тронул Юру за локоть:
– А что же с монахами-хранителями?
– Боюсь, что здесь нам нечего ловить, – ответил Юра, – Монастырь давно умер.
Потоки света, льющиеся из верхних окон, устремлялись к роскошному алтарю, высеченному из единого куска сиракузского мрамора. Тамара подошла и погладила его руками. Теплый на вид мрамор оказался неожиданно холодным, но этот холод почему-то не вызвал желания резко отдернуть руку.
– Идемте, друзья, – сказал Бондарь, – монахов тут давно нет, да я это и так знал. Я пытался найти следы... Но и их нет.
– А что за следы? – спросил Юра. Он видел, что Бондарь мрачнел на глазах.
– Следы тех, кто точно укажет нам место Подземного Храма.
– Но ведь есть легенда о монахах, ушедших в горы...
– Таких легенд, Юра, я могу рассказать Вам с десяток, – ответил Бондарь, – но, к сожалению, ни одна из них не способна указать нам путь. Признаюсь, не очень мне хочется лезть завтра в Водопровод Медичи и брести там наугад, но... видно, так надо.
На выходе из монастыря сторож попрощался с путешественниками, еще раз внимательно посмотрел на Бондаря и закрыл ворота изнутри.
"...и догорает позолота
в тени громадных базилик",
– вдруг процитировал Юра. И добавил, – не помню, кто сказал...
Низко по небу плыли пушистые кучевые облака. Путешественники невольно залюбовались ими.
– Мне кажется, – сказал Стас, – что именно на таких вот «итальянских» облаках русским святым являлась Богородица.
– Да, Станислав... Россия и Италия очень тесно переплелись друг с другом на каком-то невидимом уровне, – ответил Бондарь. – Ведь недаром часть кремлевских соборов строил заезжий итальянец Фиораванти, а в Венецию специальные водостойкие сваи поставлялись из Перми. Вот и «поезд-призрак» пропал в Италии благодаря «русскому следу»...
