— Десять книг из библиотеки Ивана Грозного выставлены на аукцион. Средства от продажи будут направлены в Японию, пострадавшую от землетрясения.
— Диакон Алексей Краев объявил Владимира Калинина Антихристом. Кладоискательство, по мнению известного церковного деятеля, входит в число смертных грехов и осуждается в Священном писании.
В мире:
— В Тель-Авиве поднимают голову экстремисты. Группа молодых радикально настроенных военных объявила о создании ультраправой секты «Дети божьи».
— Продолжается дипломатический конфликт между Индией и Пакистаном. Напомним читателям, что некий «Антивладимир» объявил священную войну исламу. В его последних проповедях упоминалась Россия и содержались призывы к насильственному свержению власти в различных регионах страны.
— По данным аналитиков Barclays Capital, индекс Доу-Джонса, значительно упавший за последние три дня, может рухнуть окончательно. Данные основаны на независимой экспертной оценке уровня капитализации 30 крупнейших компаний США.
— С очередным сенсационным разоблачением выступил сайт WikiLeaks. Вниманию мировой общественности представлены документы, неопровержимо свидетельствующие о том, что многие реликвии, считающиеся утраченными, давно уже найдены и находятся в частных коллекциях нескольких финансовых магнатов. Среди этих артефактов — Священный Грааль и Ковчег Господень. Заявление о находке этих ценностей может вызвать крупный международный скандал.
* * *
Владимира возили с места на место. Многоликое государство никак не могло решить, каким из своих лиц повернуться к нему. Его возили и менты, и военные, и немногословные ребята в гражданском, и серьезные хмурые мужики в прокурорской форме. Передавали из рук в руки, запирали в очередной камере, а назавтра снова куда-то тащили, кому-то передавали, везли, вели, запирали. Один раз машина с кладоискателем четыре часа простояла на перекрёстке: не знали, куда повернуть. Из рации доносились команды «налево», а из мобильного телефона — «направо». Пожалуй, можно было и убежать в такой неразберихе, но Владимир пока не думал о побеге. Что толку? У них есть фотография и отпечатки пальцев. Долго ли пробегаешь? И к кому потом попадёшь?
Потом вдруг переезды прекратились. Кладоискатель оказался в полицейском ведомстве и целую неделю просидел в камере один. Он уже стал жалеть, что не вызывают «отвечать по существу». Одиночество, такое приятное поначалу, стало угнетать. Даже постоянная спутница снов — химера — и та оставила его, забыла, не хотела помочь. Он пытался ни о чем не думать и отсыпаться. Но получалось плохо.
«Хоть бы подсадили кого-нибудь, — думал Владимир, — уголовника, провокатора, всё равно кого, лишь бы не торчать в этом каменном мешке одному».
Помещение и в самом деле напоминало каменный мешок. Унылая квадратная камера, бетонные стены. Двухъярусная кровать, стол и лавка, намертво прикрученные к стене. Противный люминесцентный свет. Цокольный этаж небольшого здания, видимо, где-то за городом. Несколько камер, коридор, лестницы. На верхних этажах немноголюдно. Приходят люди, сидят за столами, перебирают бумаги. Пост охраны около дверей. Дежурят двое, с оружием. Под землей и внутри стен можно разглядеть кабели, трубы, вентиляционные полости. Решётки, сигнализация, противопожарные датчики. А вокруг здания, на пределе зрения, бетонный забор.
Кто-то ответил на его молитвы — бог ли, химера ли, но компаньона ему и в самом деле прислали. Владимир услышал шаги в коридоре — не одного охранника, обычно приносившего еду, а сразу нескольких человек. Решил было, что предстоит прогулка или поездка, но это всего лишь привели пожилого, хорошо одетого господина с холёным лицом, того самого профессора из «Литературного кафе».
— Здравствуйте, — сказал профессор.
— Привет.
Надо же. Такой приличный на вид человек. Исследователь античных текстов. С хорошими манерами, благородной осанкой. Наверняка знает несколько языков. Хорошо зарабатывает. Зачем ему наниматься провокатором в ФСБ?…
Владимир забрался на верхний лежак и отвернулся к стене. Разговаривать с человеком, из-за которого потерял свободу, совсем не хотелось. Профессор же постоял несколько минут около двери, оглядывая камеру, потом сел на лавку, прислонился к стене и застыл, неловко, с прямой спиной, как будто готовясь вскочить в любую секунду. Замер, уставившись в никуда.
Примерно час длилась тягостная пауза. Что-то было в этом человеке такое неестественное, сломленное, потерянное, так униженно он сидел и молчал, что Владимир не выдержал. Спрыгнул с кровати, подошёл к профессору:
— Фёдор Алексеевич? Правильно?
— Да.
— У меня к вам вопросик, Фёдор Алексеевич. Скажите, зачем вы это сделали?
— Вы про что?
— Зачем вы меня сдали?
Профессор долго молчал, разглядывая казённую серую стену. Потом посмотрел на Владимира — внимательно и строго, как смотрят на учеников.
— Не знаю, сможем ли мы понять друг друга.
— И я не уверен. Но делать тут всё равно больше нечего.
— Это точно. Вы, Владимир Иванович, кажется, неглупый человек. Могу даже допустить, что вам не чужды некоторые моральные принципы.
— Ого! Чья бы корова мычала про принципы.
— Настроены вы агрессивно. Это плохо. Значит, лучше отложить наш разговор.
— Нет, Фёдор Алексеевич, я не агрессивен. Всего лишь не хочу демагогии.
— Принимается. Значит, вы способны выслушать моё мнение о себе? Драться не будете? Видите ли, я пожилой человек. Исход нашей драки понятен и неинтересен.
«Вот так дела! — подумал Владимир. — Да он же боится! Потому и сидит так странно, и пытается мне зубы заговаривать. Ему, скорее всего, наговорили что-то про меня».
— Сколько вам лет?
— Мне семьдесят три. Старичок, да. В этом возрасте, знаете ли, думаешь уже не о земном, а о вечности.
— И что вы думаете о вечности?
— Владимир Иванович, вы с этой бородой удивительно напоминаете русских народовольцев. То ли Кибальчича, то ли Желябова. Вы ведь для конспирации бороду отпустили?
— Пожалуй, да.
— Бесполезно. Я вас узнал в первую же секунду. Что-то есть такое в вас… демоническое.
— Вот уж никогда не думал.
— Вы, похоже, воспринимаете себя как самого обычного человека.
— Конечно. А как же мне себя воспринимать?
— Кажется, весь смысл жизни для вас свёлся к свободе? Убежать ото всех. Во что бы то ни стало.
— А вам не жаль свою свободу? Вы сдали меня, и вот результат. Вы тоже за решёткой. Нравится вам тут?
