Ламбракис сам принес обед, и не судки с камбуза, а тюбики и колбы для питания в невесомости. Надо полагать, избегая лишнего внимания персонала Сковородки, взял их со своего шаттла. Суп-пюре из моллюсков с каперсами и твердианскими пряностями улетел в рот мгновенно. Блаженство было таким острым, что Эрвин на время позабыл, какими словами сам он крыл космическую пищу, работая гарпунером среди астероидов.
– Не так быстро, – забеспокоился Ламбракис. – Поперхнетесь.
Чрезвычайным усилием воли Эрвин заставил себя отложить ненадолго в сторону тюбик с протертыми фрикадельками.
– Как вы собираетесь вывезти меня отсюда? – спросил он. – В грузовом трюме, конечно?
– В ящике из-под провизии, если вы не против.
– Мне не привыкать, что меня рассматривают как провизию… Сколько человек на Сковородке участвуют в операции?
– Двое помимо меня. Пилот и местный фельдшер.
Эрвин помолчал, изображая мыслительную деятельность. Краем глаза заметил, с каким почтением смотрит на него Ламбракис. Ну как же – вычислитель вычисляет!
– Должно получиться, – сказал Эрвин, легонько кивнув. – Но портачить не рекомендуется. Фельдшер, кажется, не из болтливых, а пилота я не видел.
– Надежный парень, – уверил Ламбракис. – Это он сажал флаер, пока я отстреливал зверей. Сами знаете, не каждый согласится летать над Саргассовым болотом даже днем, а уж ночью…
– Тем лучше. И… когда смываемся?
– Завтра. Одежду я приготовил. Кажется, она не совсем по росту, но лучше ходить в такой, чем нагишом, вы согласны? Двигаться можете уверенно?
Эрвин поерзал на койке. Нигде ничего не болело.
– Да.
– Тогда никаких проблем. В нужный момент – о нем договоримся позже – транспортер притормозит возле медблока, первый ящик от кабины – ваш. У вас будет три-четыре секунды, чтобы пробежать десять метров и забраться в него. Об остальном не беспокойтесь. Как только поднимемся на антиграве, я к вам спущусь. Разгон вы проведете в кресле, как полагается.
– Отличная мысль, – одобрил Эрвин. – Нагло, но в меру. Должно сработать.
– Мое имя Андонис, – похвастался Ламбракис. – Оно означает «неоценимый». Раз уж родители снабдили меня таким именем, приходится соответствовать, хе-хе.
– У вас получается. Но я хочу знать еще кое-что. Давеча вы сказали, что, забирая меня с болота, вам пришлось торопиться. Почему, собственно? Набежала стая зверья?
– Это не зверье, – сказал Ламбракис. – Хотя, может, и зверье, не знаю. Нет, наверное, все-таки зверье… щупальца такие… до неба. Как высунулись шагах в ста он нас, так я и понял, что задерживаться тут, пожалуй, не стоит. Даже стрелять по ним не стал…
– Правильно, что не стали… Так, значит, два щупальца? Точно?
– Ну, до двух-то я считать умею. – Ламбракис усмехнулся.
– Еще один вопрос. Какого цвета были щупальца?
Ламбракис чуть было не всплеснул руками, но остановил себя, сообразив, видимо, что вычислитель не просто так задает странные вопросы. Ему зачем-то надо это знать.
– Вообще-то ночь была, – пробормотал он. – Чуть-чуть светало, но в общем еще ночь. Лунная, правда… Нет, насчет цвета ничего не скажу.
– А форма? – продолжал допытываться Эрвин. – Это животное называется язычником, их тут два вида… Щупальце в сечении круглое или уплощенное? С бахромой отростков по краям или без?
Лисье личико Ламбракиса сморщилось, как будто лиса из эзоповой басни добралась-таки до винограда, а он и впрямь оказался кислым.
– Вроде была какая-то бахрома или еще что-то… Погодите… Да, точно была! Одно щупальце спроецировалось на луну, и были на нем мелкие отростки!
– Уверены?
– Видел, как вас вижу!.. Это имеет значение?
– Любая мелочь имеет значение, – важно сказал Эрвин, и Ламбракис замолчал, снедаемый любопытством, но так и не осмелился поинтересоваться сутью вопросов вычислителя.
Почему два щупальца?.. Как только Ламбракис ушел, забрав с собой пустые тюбики, Эрвин откинулся на подушку, закрыл глаза и попытался найти ответ. Он знал, что ответ просто так не дастся, а вернее всего – ответов будет несколько, выбирай.
Выбрал неправильно – плати за ошибку. Никто, кроме тебя, в ней не виноват.
Но ведь можно и не выбирать! Можно улететь к чертовой матери с Хляби, никогда больше не увидеть Саргассова болота, встретиться со Стаббинсом, сломаться на первой же проверке и то ли долгие годы работать на дядю мелкой, лишенной всякого влияния сошкой, то ли быть вышвырнутым на дно жизни без денег, жилья и работы. Конечно, последнее все-таки лучше, чем в благополучном дикарстве дожить до старости на одном из Счастливых островов, и много лучше турпоходов по болоту…
И все же это не жизнь.
Мог ли язычник, в какой-то степени управляемый Кристи, догнать путников?
Да, если двигался безостановочно. Разумеется, ему надо время от времени отдыхать и питаться, он подстерегающий хищник, а не марафонец, – но разве знал он, беря в симбионты существо с развитым мозгом, на что способна женщина в исступлении? Бедный донный моллюск…
Но второй?..
Случайность?
Возможно. Строго говоря, оба язычника могут быть никак не связаны с бедной Кристи, мало ли язычников в болотных глубинах…
Была, однако, и другая возможность. Обдумывая ее, Эрвин незаметно отключился, подчиняясь требовавшему сна организму, и был разбужен толстым фельдшером, принесшим ужин – все те же тюбики.
– Ваш друг зайдет позже, – только и сказал эскулап в ответ на вопросительный взгляд, и Эрвин принялся за еду.
Ламбракис заглянул в палату поздно вечером. Под мышкой он держал сверток.
– Завтра в одиннадцать тридцать, – сообщил он. – Возьмите часы. На фельдшера не надейтесь – свое дело он сделал, а дальше ничего не видел, ничего не знает… Вот одежда, в ней вы будете смахивать на медика. Обувь тоже там. Советую вам размять мышцы, только не перетрудитесь и не покидайте этот отсек. В одиннадцать двадцать пять вы выходите, поворачиваете налево, затем направо до двери с малым иллюминатором. Стойте там, пока поблизости не остановится транспортер. Он красный и немного облезлый. В кабине будет сидеть чернявый парень в желтой майке. Дальше делаете так, как мы договорились. Помните?
– Конечно. Но…
– Я что-то упустил? – забеспокоился Ламбракис.
– Безусловно, – сказал Эрвин. – Есть одна закавыка, нюансик такой. Вы вытащили меня из болота вовсе не из милосердия, а потому что я нужен Стаббинсу. Для той же цели вы намерены увезти меня с этой планеты. Мы даже обговорили детали. Но вы так и не спросили меня, хочу ли я лететь.
Только одно мгновение лисья физиономия Ламбракиса выражала растерянность, но сейчас же закаменела, как у мелкого хищника, готового к любому повороту событий.
– Неужели не хотите?
– Я ничего не знаю об условиях.
– Поверьте, останетесь довольны, – пообещал Ламбракис.
– Одно условие я имею прямо сейчас, – продолжал Эрвин, как бы не слыша собеседника. – Если вы выполните его, то прочие мои требования могут быть значительно снижены. Если не готовы, то я никуда не лечу… Только не надо грозить выдать меня людям Прая. Вы этого не сделаете, скорее убьете. Но тогда останетесь ни с чем.
Ламбракис думал, сжав губы в ниточку.
– Ладно, – сказал он, – слушаю ваше условие.
– Я намерен задержаться на Хляби еще на несколько дней. Мне нужно судно небольшого тоннажа и обязательно с мощной лебедкой. Нужны вы и ваш пилот, сколько бы ни стоила его храбрость. Автоматический экспедиционный реаниматор в исправном состоянии и полностью заряженный. Оружие: три ручных лучемета как минимум. Тросы, крюки и прочее, что можно найти на складе и довести до ума в мастерской. Полагаю, все это можно достать здесь, на Сковородке.
– Не знаю… – Ламбракис пребывал в растерянности.
– Найдете, – без тени сомнения сказал Эрвин, – иначе какой же вы, к черту, Неоценимый? Свяжитесь со Стаббинсом, у вас ведь есть связь, и скажите ему, что если дело выгорит, то я его должник. И ваш тоже. Последнее можете Стаббинсу не говорить.
Ламбракис даже не улыбнулся шутке. Молчал, обдумывая перспективу.
– Язычника поймать хотите? – спросил он после раздумья.
– Точно.
– Без оружия вы никак не обойдетесь?
– Либо вы мне доверяете, либо уж тогда сразу переходите к плану «Б». Что там у вас для меня предусмотрено? Наркотик в вену и тушкой на орбиту?
– А реаниматор вам зачем?
– Сами увидите, если все получится. И вот еще что: вам придется вытащить с Хляби не только меня, но и еще одного человека. Справитесь? Если да, то и я вас не забуду, когда выпадет случай.
– Кто этот человек? – спросил, насторожившись, Ламбракис.
– Женщина, – ответил Эрвин. – Просто женщина.
Судно называлось «Эсмеральда», хотя название «Квазимодо» подошло бы ему куда больше. Неведомый корабел, спроектировавший эту посудину несколько десятилетий назад, в последнюю очередь думал о красоте линий и оптимальной крейсерской скорости. Зато о грузовместимости, прочности и мореходности он подумал как надо. За пять десятков лет ни полярные льды, ни морские чудовища, ни тайфуны не сумели утопить «Эсмеральду», хотя не раз пытались и раздавить, и переломить, и швырнуть на какой-нибудь особенно острый скальный зуб. Шкипер уверял, будто бы девять лет назад, когда «Эсмеральда» попала в «глаз» совсем уж невероятного урагана, судно перевернулось кверху килем, но благополучно выправилось, и приводил в доказательство отпечатки чьих-то грязных подошв на потолке рубки. Наверное, врал, но судно и в самом деле было крепкое. Ламбракис уверял, что выбрал самое лучшее из того, что можно было найти за короткое время. В качестве аргумента он указывал на новенький и не самый дешевый комплект автоматического управления ходом: дескать, на развалюху такое не поставят, смысла нет.
