Когда, ближе к полуночи, я наконец погрузилась на «Мерседес», стрелка энтузиазма держалась на нуле.
Ускорение в полете не было равномерным. По каким-то неведомым причинам это привело бы к слишком большому расходу горючего. Вместо этого имелись «взрывные интервалы» разной продолжительности, когда невесомость внезапно сменялась чуть ли не двойными перегрузками. Разумеется, бортовой компьютер умудрился распределить эти интервалы так, что они пришлись точнехонько на те часы, когда я пыталась хоть немного поспать, наградив меня развлечением в виде кошмаров. Чаще всего снилось падение в пропасть.
Приземление тоже оказалось веселим делом, даже слишком веселым. Слово «космодром» и словосочетании «космодром Джона Кеннеди» означало одну-единственную автоматизированную площадку для приземления шаттлов первого класса, таких, как наш «Мерседес». Здесь не было длинной полосы, как в Заире, чертова автоматики давным-давно приказала долго жить. Поэтому пилоту пришлось вслепую сажать «Мерседес» на хвост, пользуясь приборами, откалиброванными за два года до войны. То есть, десять лет назад. Удар оказался приличным. Людям, упакованным в противоперегрузочные коконы, не сильно досталось, но кролики после этого годились только на жаркое, а на четырех овец пришлось ровно восемь сломанных ног. Мария Мандель осталась ухаживать за бедными животными, а остальные выбрались наружу. Здесь должна была состояться наша встреча с кротами.
Без сомнения, мы представляли собой внушительное зрелище: одинаковые серые комбинезоны, одинаковые пластиковые респираторы, руки по локоть в длинных хирургических перчатках: пятеро вооружены огнеметами. Может, поэтому кроты не спешили покидать свое укрытие. Наконец, один из них, самый храбрый, выбрался на асфальтовое покрытие подъездной дороги, держа руки вверх.
Когда он подошел поближе, я вдруг сообразила, что у меня нет ни одной заготовленной фразы, чтобы должным образом отметить исторический момент. И я брякнула:
– Привет! Как дела?
– Я могу опустить руки? – спросил храбрец.
– Конечно, – сказала я. – Мы не хотим причинить вам вред. А где остальные?
– Смотрят. Ждут, что будет дальше. – После секундного колебания он повернулся туда, откуда вышел, и взмахнул рукой. – Через минуту они будут здесь.
– Мне это не нравится, – заявил Стив Фридман. Когда-то он был профессиональным военным. – Мы рискуем; торчим тут у всех на виду.
– Но у нас нет оружия, – пожал плечами парень.
– Конечно, конечно. – Стив смотрел ему за спину; его взгляд быстро и настороженно обшаривал окружающую местность. Фасад находившегося прямо перед нами здания, казалось, состоял из одних только окон с тонированными стеклами. Там можно было разместить целую армию снайперов. Между нами и зданием громоздились проржавевшие останки каких-то механизмов; я успела подумать, что в случае необходимости за ними можно укрыться. Но в этот момент с громким и противным скрежетом отворились двери здания; на асфальт гурьбой высыпали остальные кроты.
Они выглядели до смерти напуганными и не представляли собой никакой опасности.
Их лидером оказалась молодая, двадцати с небольшим лет, темнокожая женщина; вероятно, одна из немногих, уцелевших после войны людей с образованием. Еще совсем ребенком она сдала экстерном экзамены за четыре класса начальной школы. Ее звали Индира Твелв. Ей пришлись по душе Ахмед Тен (потому что он тоже был черным) и Сэм Вассерман (просто потому, что Сэм был неотразим). С прочими членами команды «Мерседеса» она сразу стала общаться в дружеской, но слегка снисходительной и усталой манере. В группе было еще несколько черных ребятишек, – шесть из тринадцати, – с которыми Индира разговаривала на малопонятном местном диалекте: быстро, невнятно, глотая отдельные звуки и куски слов, используя забавные рифмованные эвфемизмы («корень» вместо «парень», «хруст» вместо «трус», и тому подобное). Но беседуя с нами, Индира придерживалась литературного английского языка, демонстрируя кристально четкое произношение и безошибочное употребление слов из своего грандиозного словарного запаса.
Внутри здания терминала был устроен временный лагерь. В одном углу они выбили несколько окон для дополнительной вентиляции; там постоянно горел костер. Вокруг костра валялись рюкзаки и убогие соломенные матрацы, а рядом лежала большая куча дров: деревянные обломки и обрезки, связки пожелтевших газет...
Мы расселись вокруг костра. Индира извлекла откуда-то неправдоподобно большую бутыль с бурбоном и предложила выпить. Я вежливо отказалась, объяснив, что медики советовали нам пользоваться только тем провиантом, который мы привезли с собой.
– Типичная бюрократическая полулогика. В этом зелье не сможет выжить никакая зараза, – заметила она и налила понемногу своим товарищам, которые, похоже, до смерти были рады, что драгоценная выпивка не пошла по кругу.
Постепенно беседа становилась все более непринужденной. Нам надо было решить насущную проблему, как перебросить шестьдесят тонн груза из космопорта в бомбоубежище, на место постоянной базы кротов.
Ричардс, Роки и несколько кротов отправились на поиски исправного флаера, двигатель которого мог бы работать от наших энергетических ячеек, а я вытащила листы с рабочим графиком и разложила их на полу, чтобы согласовать с Индирой дальнейшие действия.
До того, как приступить к посадкам, нам нужно было выждать три недели, чтобы растения не попали под заморозки. За это время предстояло переделать множество дел, прежде всего провести инвентаризацию сельскохозяйственного оборудования и изготовить или где-то раздобыть недостающее. Прежде, чем будет высажен первый саженец, следовало научиться обращению с несложной, но незнакомой техникой, вспахать и проборонить земельные участки. У врачей имелась своя двухнедельная программа проведения анализов и прививок, а у дантиста, ясно даже ежу, забот вообще было выше крыши: дети, появившиеся на свет после войны, естественно, не проходили вакцинацию против кариеса, поэтому некоторые из них были близки к потере зубов.
Мы строили планы, предполагая, что нам удастся найти исправный флаер. В этом случае мы бы оставили на борту «Мерседеса» пять человек охраны и сменяли их каждую неделю. Пилот согласился находиться на шаттле постоянно, не исключалась ситуация, когда единственным спасением для «Мерседеса» был бы немедленный старт. Второму достаточно квалифицированному пилоту, Саре О’Брайен, вряд ли удалось бы без необходимой автоматики снова посадить шаттл; утраты могли стать куда более серьезными, чем несколько кроликов.
