— Ну, значит, Штерн не послушался вас, а послушался меня, — улыбаясь, ответила Эльза.
— Эльза, Эльза, зачем вы это сделали? Как тяжело почувствовать опять на своих плечах груз пережитого! — с тоскою сказал Штирнер.
— Он скоро опять спадет с вас, — ответила Эльза.
— Да, но мне теперь труднее расстаться с вами, чем раньше. Забыть вас опять…
Штирнер встал, протянул руку и, глядя на нее с любовью, сказал:
— Эльза!.. — В этот момент вдруг глаза его и лицо сделались спокойными, и он, несколько смутившись тем, что держал ее за руки, сказал: — Так как же, фрау Беккер, едете вы с нами на охоту? Я согласен, думаю, что и мои товарищи будут не против. Наша охота будет вполне безопасной.
Эльза поняла, что перед нею стоит опять Штерн. Время истекло. Качинский с часами в руках вошел на террасу и спросил Штирнера:
— Скажите, Штерн, о чем вы говорили с фрау Беккер на берегу, только об охоте?
— Ну да, — ответил Штирнер, с удивлением глядя на Качинского. — А о чем же иначе? Фрау Беккер подошла ко мне и просила взять ее с собой на охоту. Она говорила, что вы и Дугов согласны, если я также соглашусь. Я согласен. Вот я и пришел сказать об этом. Ведь так? — обратился он к Эльзе.
— Да, так, — ответила она, улыбаясь.
Качинский посмотрел на Эльзу укоризненно и покачал головой.
— Почему вы качаете головой, Качинский? — спросил Штирнер.
— Но ведь все обошлось благополучно, — сказала Эльза Качинскому.
— Что благополучно? О чем вы говорите, господа? — недоумевал Штирнер.
Качинский махнул рукой.
— Так, пустяки. Фрау Беккер схитрила, желая принять участие в охоте… — сказал он, поглядывая с упреком на Эльзу. — А вы… серьезно хотите идти? — спросил Качинский Эльзу.
— Конечно, серьезно! — ответила она, смеясь.
Качинский опять развел руками.
— Итак, завтра утром идем? — спросил Эльзу Штирнер.
Глава 4. «ЛЕБЕДЬ» СЕН-САНСА
Вечером после ужина все сидели на веранде и оживленно разговаривали.
Гости рассказывали о Москве, о чудесах, которые творит передача мысли на расстояние, о необычайных возможностях, которые развернет это мощное орудие, когда человечество овладеет им в совершенстве.
Эмма слушала с увлечением, вздыхала и поглядывала на Эльзу, как бы говоря: «Как там интересно! А мы-то живем здесь!..»
Огромный шар луны поднялся из-за горизонта, проливая серебро бликов через весь океан до самого берега. И волны бережно качали этот подарок неба. Океан дышал вечерней влажной прохладой. Цветы пахли сильнее пряным, сладковатым запахом.
Где-то недалеко пели туземцы. Напев их был так же ритмичен и однообразен, как прибой. Под впечатлением этой южной ночи разговор на веранде становился все медленней и, наконец, затих.
Слышнее стал доноситься шорох гальки, обтачиваемой волнами.
— А мы-то тут живем!.. — с тоской вдруг докончила вслух свои мысли Эмма.
— Вы несправедливы, фрау, — отозвался Дугов и провел широко рукой вокруг. — Разве все это не очаровательно?
— Да, но… сегодня и завтра — одно и то же… Хочется нового! Здесь хорошо, и все-таки чего-то не хватает.
— Я знаю, чего не хватает! — сказал, улыбаясь, Дугов. — Музыки! По крайней мере нам для полноты впечатлений. Фрау Беккер, ведь вы играете? Я видел у вас инструмент. Сыграйте нам что-нибудь этакое… лирическое! Мы будем слушать, молчать и созерцать.
— Просим, просим! — поддержал Качинский Дугова.
— С удовольствием, — просто ответила Эльза, вошла в комнату и села у рояля.
«Сегодня я хорошо буду играть», — подумала она, прикоснувшись пальцами к прохладным, чуть-чуть влажным от вечерней сырости клавишам и чувствуя нервный подъем.
— Что бы такое сыграть? — И прежде чем она успела подумать, ее пальцы, как бы опережая ее мысль и повинуясь какому-то тайному приказу, начали играть «Лебедь» Сен-Санса.
Ласковые, тихие звуки полетели в ночь, по серебристой дороге океана, к луне, сливая очарование звуков с очарованием ночи.
— Как прекрасно вы играете!..
Эльза вздрогнула. Опершись на рояль, перед ней стоял Штирнер и внимательно смотрел на нее. Когда он вошел?
— Простите, я помешал вам? Но я не мог не прийти сюда… Эти звуки… Продолжайте, прошу вас!..
Эльза, не прерывая музыки, с волнением слушала Штирнера и думала о своем. «„Лебедь“, это „Лебедь“ Сен-Санса…» — так говорил он когда-то там, давно, в стеклянном зале. Нет, он не мог быть злым до конца. И тогда его голос был так же нежен, как и теперь.
— «Лебедь»… «Лебедь» Сен-Санса!.. Десятки раз я слышал эту пьесу в исполнении лучших музыкантов, — говорил Штирнер, глядя на Эльзу, — но почему эта музыка, ваша музыка так волнует меня? Мне кажется, я когда-то слышал ее так же, как иногда мне кажется, что где-то я встречал вас.
От волнения грудь Эльзы стала подниматься выше.
— Это не только кажется. Мы действительно встречались с вами, — быстро ответила она, продолжая играть.
— Где? Когда? — так же быстро спросил Штирнер.
— Ночью, в грозу, в большом зале со стеклянными стенами и потолком…
Штирнер потер лоб рукою и сосредоточенно вспоминал о чем-то.
— Да… действительно… Я вспоминаю что-то подобное…
— И еще раньше мы виделись с вами… часто… в той жизни, о которой вы забыли… — по-прежнему быстро и нервно продолжала Эльза бросать фразы. — Вы забыли меня… и когда вы стали Штерном, то на один мой вопрос вы ответили: «Простите, сударыня, но я не знаю вас».
— Как? Неужели? И мы… были очень хорошо знакомы с вами?
Эльза колебалась. Пальцы ее начали путаться. Потом она решилась и, оборвав музыку, посмотрела Штирнеру прямо в глаза.
— Очень… — И тотчас она заиграла «Полишинель» Рахманинова, чтобы в бравурной музыке скрыть свое волнение. Взволнован был и Штирнер.
— Но тогда… тогда вы знаете, кем был я раньше?
Эльза молчала. Звуки «Полишинеля» росли, ширились, крепли.
— Фрау Беккер, умоляю, скажите мне! Здесь какая-то тайна, я должен ее знать!
Эльза неожиданно оборвала музыку и, серьезно, почти с испугом глядя на Штирнера, сказала:
— Я не могу вам сказать этого, по крайней мере сейчас.
— Что же вы не играете? — послышался голос Дугова.
Эльза начала играть снова.
Штирнер молчал, склонив голову. Потом он опять тихо начал:
— Ваша музыка… вы сами… Почему?.. — Он не договорил свою мысль, как бы ища подходящего выражения. — Почему вы так волнуете меня? Простите, но я должен высказать. Я не донжуан, легко увлекающийся каждой красивой женщиной. Но вы… поворот вашей головы, складки вашего платья, легкий жест — все это необычайно волнует меня, вызывает какие-то смутные, даже не воспоминания, а… знакомые нервные токи, если так можно выразиться… — И вдруг с горячностью, которой она не ожидала, Штирнер подошел к Эльзе, взял ее за руку и сказал: — Фрау Беккер, я не буду настаивать на том, чтобы вы сказали, кем я был раньше. Но если мы были с вами знакомы, вы все же должны мне рассказать об этом времени… о нашей дружбе… быть может… больше, чем дружбе… Это… это так важно для меня!.. Пойдемте туда, на берег моря, и там вы расскажете мне.
