– Вы только что пришли – и сразу назад? Наверное, мистер Молинари не прислал бы вас, не будь какого-то важного дела, – усаживаясь напротив, патриция воззрилась на него, и взгляд ее был критическим и оценивающим.
Не зная, что сказать, как часто бывает с робкими молодыми людьми на первом свидании, Эрик снова ляпнул:
– А вы любите... смотреть телевизор?
Она пожала плечами:
– Смотря что.
– Видели последнее выступление Мола? Как он вам?
Снова она пожала плечами.
– Не люблю выступления политиков: напыщенные речи, горящие глаза.. Скучно все это и... неискренне.
В этот момент зазвонил видеофон.
– Извините, – девушка выпорхнула из-за стола и вскоре появилась вновь.
– Это вас.
– Кто? – сердце сдавило тревожное предчувствие.
– Из Белого Дома.
Эрик подошел к видеофону. Экран был пуст, но через некоторое время появился Джино Молинари.
– Доктор, мы добрались до вашего рига. Он мертв. Эти сволочи растерзали его на части, псы бешеные. Должно быть, они видели вас. Зря не отвезли его прямиком в ТИФФ, отель – дело ненадежное, – Молинари поморщился, словно находясь еще под впечатлением от увиденного.
Вместо ответа Эрик схватился за голову.
– Слушайте, доктор, – отрывисто продолжал Молинари. – Не вините себя. Эти ребята из контрразведки – профессионалы, такое могло случиться с каждым.
Нагнувшись ближе, так что его черты заняли весь экран, Молинари доверительно произнес.
– У нас есть другие возможности. Сейчас мы как раз решаем, которой воспользоваться.
– Ничего, что мы говорим об этом по видеофону?
Молинари мотнул головой:
– Френик со своими шавками отбыли. Они уносили ноги, чувствуя, что пахнет жареным. Увидев меня, они все поняли. Теперь необходимо действовать быстро, мы должны вступить в контакт с ригами ближайшие часы, пока Френик в дороге, – Секретарь взглянул на часы. – Все, пора. Да, вы остаетесь на прежней должности.
Экран погас и тут же вспыхнул вновь.
– И еще, доктор, запомните: вы сделали главное – заставили их выполнить мое завещание. Они перекладывали эти десять страниц, рылись и копошились, пока не приехали вы. И если бы не вы, меня бы тоже сейчас не было. Запомните это раз и навсегда, – он усмехнулся и изображение погасло, на сей раз окончательно.
Однако провал есть провал. Эрик вернулся на кухню и занял позицию перед нетронутой чашкой.
«Что теперь? Что дальше?» – одна-единственная мысль сверлила мозг.
– Наверное, вы правы, Пэт, мое место в госпитале, – произнес он. – Но скоро – вы этого пока не знаете – фронт будет здесь, на Земле.
Девушка побледнела, еще пытаясь улыбнуться.
– Как это?
– Превратности войны. Сегодняшний союзник завтра может оказаться врагом.
Он выпил кофе и встал.
– Удачи, Пэт (как это имя напоминало другое – «Кэт»!). Надеюсь, война не отразится на вашей карьере. Пока.
Безмолвная, Патриция осталась за кухонным столом, когда Эрик покидал ее квартиру. Ни единого слова или жеста на прощанье: видимо, ее потрясло сказанное человеком, который минуту назад говорил с самим Молинари.
Эрик шел по темным улицам Пасадены, пока не встретил такси. Остановив машину, он сел и только тут понял, что не знает, куда ехать.
– Вы не знаете, где живете? – переспросил автомат.
– Вези в Тихуану, – неожиданно сказал он.
– Как прикажете, сэр, – откликнулся автомат и рванул в южном направлении.
Ночь в Тихуане. Эрик бесцельно бродил вдоль неоновых вывесок магазинчиков-киосков, прислушиваясь к крикам мексиканских зазывал и наслаждаясь привычным видом потока автотранспорта, от новейших автоматических таксомоторов до древних колесных автомобилей, давно списанных в США и нашедших приют здесь, в приграничной зоне.
– Ищете девочку, мистер? – какой-то мальчишка схватил его за рукав, пытаясь остановить. – Моей сестре всего семь лет, она ни разу не была с мужчиной, мамой клянусь, вы будете первым.
– Сколько? – машинально спросил Эрик.
– Десять долларов и плата за номер в гостинице. Нельзя терять невинность на улице – после этого теряешь уважение к себе.
– Справедливо, – откликнулся Эрик, не останавливаясь. С приближением ночи уличные торговцы-робанты с тележками и корзинами с тамалем – толченой кукурузой с мясом, наперченным чили, – постепенно исчезали вместе с привычной дневной толпой зевак и пожилых американских туристов. Их сменяла другая публика. Вот мужчина, торопясь куда-то, грубо оттер его в сторону; совсем рядом протиснулась девушка в тесной, чуть не расходящейся по швам, юбке и свитере, коснувшись на миг его своим телом, словно бы на этот миг они стали одним целым. Но девушка тут же исчезла в ночи. Несколько развязных мексиканцев в меховых куртках с отворотами надвинулась на него: они как рыбы жадно разевали рты, словно задыхались в поисках чего-то, остро необходимого; тоже, наверное, под кайфом. Эрик предусмотрительно отошел.
В этом городе, где все разрешено и можно достать что угодно, чувствуешь себя как Вергилий в своем излюбленном детском королевстве – бэбиленде. Как будто находишься в центре вселенной, где любая вещь, словно игрушка в кроватке младенца, в пределах досягаемости, стоит только протянуть руку. Но билет в бэбиленд стоит дорого, плата за него – отказ от взрослого состояния, то есть, собственно говоря, от всего, что ты есть. И все же Эрик любил это место. У многих Тихуана вызывала отвращение, но только не у него. Заблуждение считать Тихуану скоплением пороков. Беспокойные, слоняющиеся по городу стаи самцов в поисках Бог знает чего, даже не догадывались, что их гонит природа и инстинкты – подсознательный зов самой протоплазмы. Это неотступное беспокойство когда-то вывело жизнь из воды на сушу, и теперь, превратившись в сухопутных млекопитающих, они продолжают слоняться по улицам в поисках незнамо чего.
Перед Эриком возникла вывеска салона татуировок. Сквозь прозрачную витрину было видно, как художник орудует электрической иглой, чуть касаясь кожи, рисует на теле причудливый узор.
Эриком внезапно овладел новый приступ мазохизма. Что бы такое изобразить на себе в память об этом времени? Что бы утешило его в предстоящие годы невзгод и лишений?
Он вошел и сел в кресло.
– Вы можете нарисовать... – он задумался. Хозяин продолжал трудиться над горой мышц солдата ООН, который тупо и бессмысленно смотрел перед собой.
– Выберите в альбоме, – сказал хозяин.
Эрику передали громадный альбом, который он раскрыл наугад. Женщина с двойным бюстом – на каждой груди помещалось целое высказывание. Космический корабль, изрыгающий столбы пламени из дюз. Эрик сразу вспомнил о себе из две тысячи пятьдесят шестого года, просьбу которого так и не удовлетворил. «Пусть это будет татуировка „За ригов“», – решил он. Чтобы ни у кого не вызывала сомнений его политическая приверженность, когда его в очередной раз задержит жандармерия. И тогда уже не надо будет принимать никаких решений: его просто поставят к ближайшей стенке.
