Набрал номер и, когда услышал знакомый голос, сказал:
— Женька, старик, приезжай ко мне. Ты мне позарез нужен.
— Ну если позарез… Хорошо, я забегу на полчасика. Готовь кофе.
Приехал Женя, шумный, бородатый; скинув пальто, сразу же протопал в кухню, повел носом:
— Где обещанный кофе? Ты меня разочаровываешь.
Макая бороду в чашку, он, не переставая, рассказывал анекдоты вперемежку с историями из жизни своих больных. Слушая его, Глеб почти позабыл о птице, пока писк не напомнил, для чего он звал друга.
— У тебя мыши завелись? — спросил Женя.
— Там, у Игоря в клетке, кое-кто сидит. Иди, взгляни.
Сам остался на кухне, сидел, ждал.
— Ну, старик, отличная у тебя птичка! Как она называется?
Женя сидел на корточках и, по-детски открыв рот, не отрываясь, глядел в клетку. Глеб сел на пол, прислонился к стене. Сегодняшняя бессонница все же давала о себе знать: болела голова, тело казалось легким и чужим.
— Игорь нашел, — сказал он. — Но ты понимаешь, Женька, я ее не вижу. И Лида тоже. А ты с Игорем видишь. Вот такие дела.
Женя удивленно взглянул на него, хотел что-то сказать, но промолчал. Глеб принес фотографии.
— Вот здесь я вижу. А живую — нет. Думай, что хочешь, а у меня уж голова кругом идет.
— Совсем не видишь? Дела… А что же взамен?
— Ничего. Пустоту. Могу потрогать ее, слышу ее, а глазами — нет.
— Значит, что-то вроде избирательной слепоты. Забавно.
— Да уж кому как, знаешь.
— А что ты сам думаешь?
— Экспериментирую, что еще мне остается?
— Насколько я понял, об этой птице знают пока четверо: ты с Лидой и я с Игорем. Маловато для выводов.
— Что же теперь, ее по улицам носить и всем показывать? Как слона из басни?
— А что? Может, и придется. Но давай сначала поразмышляем о видимом и невидимом. Вот, скажем, электроток. Бежит он по оголенному проводу, а кто его видит? Никто. Как обнаружить его?
— Рукой схватить. Так обнаружишь…
— А что надо сделать, чтобы его увидеть?
— Подсоединить что-нибудь. На приборе стрелка отклонится, мотор заработает, лампочка загорится.
— Вот-вот, именно лампочка. То есть мы увидим не сам электрический ток, а свет от накаленной им спирали, но это уже ближе. Ты понимаешь, к чему я клоню? Для того чтобы увидеть птицу, тоже нужна лампочка. У кого-то она есть, а у кого-то нет. А что она собой представляет, я не знаю.
— Ясно. У тебя с Игорем лампочки в мозгах вкручены, а у меня с Лидой — перегорели или вовсе не было. Дай взаймы, что ли…
— А может, у тебя врожденный дефект, вроде дальтонизма? И знаешь что?..
Зазвонил телефон. Вызывали Женю.
— Ты прости, Глеб, я твой телефон на работе оставил. У меня больной тяжелый, надо ехать. Ну давай, думай. И не изводись так. Я к тебе вечером заеду.
Внимательно перелистывая толстые тома «Жизни животных», приглядываясь к иллюстрациям, Глеб сравнивал их с фотографиями птицы, но ни одна из них не походила на ту, что сидела в клетке. Тогда в голову ему стали приходить мысли невероятные и слова несерьезные. Он подумал, что это и не птица вовсе, а пришелец или робот, посланный на землю с неведомой целью, а ее невидимость — это защитный экран, только почему-то избирательный. Он дошел до того, что пришельцы защищаются именно от него, Глеба, и, рассмеявшись, скорчил устрашающую гримасу. Пусть боятся.
Как обычно, смех превратил проблему в шутку, и он, уйдя в другую комнату, лег на диван и, закрыв глаза, привычно скользя по запутанным ассоциациям, дошел до слова «сон» и заснул с этим словом.
Его разбудил шум. Из комнаты Игоря слышались возня, шорох, писк. Стараясь ступать неслышно, он приблизился к открытой двери и удивился тому, что увидел. В комнате была Лида. Растрепанная, раскрасневшаяся, она стояла на коленях возле клетки и шарила в ней руками.
— Ты что? — спросил Глеб, хотя и так ясно было, что.
Лида вздрогнула, смутилась.
— Да вот, пораньше отпустили, — сказала она, поднимаясь, — а тебя будить не хотелось.
Глеб захлопнул открытую дверку клетки, прислушался. Птица была там, успокаивалась, наверное, оправляла перышки.
— А я уж думал, ты ее на ужин решила приготовить.
— И ты еще шутишь? Мне вот не до шуток. Все вы нормальные, а я уродка. Думаешь, мне легко?
— Видишь ли, Лида, если говорить честно, я ведь тоже… Мы с тобой оба уроды.
— Врешь, — сказала она почему-то шепотом, — ты врешь. Ты нарочно меня успокаиваешь.
— Нет, не вру. Это утром мне показалось, что так будет лучше. А ты весь день об этом думала и прибежала пораньше, решила, что дома никого не будет. Ты хотела ее убить?
— Нет, просто выпустить.
— Зачем?
Лида молчала.
— Ну что же, — сказал Глеб. — Это тоже выход. Что непонятно, то подлежит уничтожению. Так спокойнее. Птицы не станет, ты снова будешь чувствовать себя нормальной. А так она словно заноза.
— Я все равно убью ее, — твердо сказала Лида. — Все равно. Что бы ты ни говорил обо мне и что бы ни думал. Ты хочешь, чтобы я сошла с ума?
— А об Игоре ты подумала?
— Для него это очередная игрушка. Поплачет и забудет.
— А если не забудет и не простит? Что тогда?
— Да как ты не понимаешь? Мы с тобой ненормальные, мы не видим ее.
— Мало ли каких дефектов не бывает на свете? Женя был здесь, назвал это избирательной слепотой. Он, кстати, птицу видит. И, я думаю, многие ее тоже увидят. А многие — нет. Пока нас поровну. Ну скажи, тебе будет легче, если, например, половина города птицу тоже не увидит? Мы ведь будем не одни?
— Возможно, и так. Но я не верю в это. И ты мне лжешь. Ты ее видишь.
— Ну вот, договорились. Только сегодня утром жаловалась, что никогда не скандалили. Давай подеремся, что ли?
Лида отошла к окну, отвернулась, и в наступившей тишине стали слышны привычные вечерние звуки: внизу играли на баяне, громко пели, то и дело выскакивали в коридор, шумели там и дрались. А наверху завели магнитофон, он орал на полную мощь своих мегаватт, и кто-то плясал, да так, что дрожал потолок и качалась люстра. За этим шумом Глеб не сразу расслышал знакомое трио за стеной: высокий женский, басовитый мужской и тонкий детский. Глеб попытался вспомнить, какие же лица у соседей, но так и не вспомнил, покачал головой и прикрыл плотнее дверь в комнату.
Сел рядом с клеткой и долго слушал, как шуршит птица, стучит клювом о прутья, попискивает, а потом открыл дверку и просунул туда руку. Птица забилась под его пальцами. Он неловко схватил ее поперек туловища, она пискнула, ударила крылом, и он ощутил прикосновение его на коже, сухое, мягкое, теплое. Он вытащил птицу из клетки, не переставая удивляться тому, что пальцы сжимают пустоту, воздух, ничто. И это ничто билось в его ладонях.
