Когда Андрей с женой на руках вернулся в отель, чтобы вызвать полицию ( на пляже ни до кого не докричался, люди не понимали иностранца), номер был приоткрыт - здесь побывали люди. Конечно, те же изверги. Андрей сразу увидел на столике, под зеркалом, выпотрошенную сумочку жены (а должна она висеть в платяном шкафу, нарочно прикрытая платьем Наташи, в ней были деньги и все паспорта)... Он стоял с мутящимся сознанием посреди комнаты, удерживая на весу холодную, ставшую вдруг тяжелой Наташу, и скрипка его, каким-то чудом не забытая на пляже, висела на левом онемевшем мизинце. Андрею что-то кричали в уши вошедшие вместе с ним работники отеля. Появился и полицейский...
Без документов и без копейки в чужой стране - один мертвый и один живой человек.
За что?! Будьте вы прокляты!..
Тебя я проклинаю, небо! Бог, бородатая змея! И ты будь проклята, нелепо как блядь разверстая земля.
И пьяный Сатана меж вами на парашюте, дым петард... И ангел не с двумя крылами - одно заложено в ломбард.
И вы, святые херувимы, в лучах, как в ярком гамаке.
И ты любовь - "не струйка дыма", как пел Утесов вдалеке...
И человеческая зависть, аж до седалища остро
грызущая, как травку заяц, съедающая все нутро!
И человеческая верность, которой нынче грош цена...
И ты, под алтарями бедность... и глупых старцев седина...
Лишь музыка одна - останься, звени во мне и вкруг меня, простой мелодией романса и треском страшного огня.
Лишь музыка одна - вовеки и услаждай, и укрепи! Твои необратимы реки, и вечен звон в твоей степи...
Но что мне арфа золотая и скрипки колдовская нить, когда я горько понимаю - мне не с кем счастье разделить?
Без женских глаз, ночного хмеля, без милого ушка впотьмах нет Моцарта и Рафаэля, нет храмов, вставших на холмах...
Вернешь ты мне, Господь суровый, любовь несчастную мою - и в тебя поверю снова, век на коленях отстою.
Но нет любимой... мир огромен и как после пожара пуст. И только ветер воет: Амен... и лишь проклятья рвутся с уст...
Где этот дьявол бородатый, в веках танцующий козел? Но я не сам ли, виноватый, к нему в отчаянье пришел?
Да ведь и "Бог", с которым встречу ты праздновал
не враг ли он в обличье светлом?.. Правда, речью отменно свят, зело умен.
И ангел с личиком подранка, и младший совестливый черт всё есть подмена, всё обманка, как осетрина пятый сорт.
Все это мы уже видали, платили кровью в простоте, ну, новы разве что детали, и те невнятны в темноте...
А истинного-то владыку нам ведать вовсе не дано. Лишь книга есть. И эту книгу вкушай как хлеб и как вино.
Лишь Книга есть. Чрез те страницы смиренно ощути лицом сияние его десницы: прочел? А прочее - потом.
Прочел? Покаялся за бредни, за легковерие и блуд? Нагой, как рыба в старом бредне, стоишь - пока не призовут...
Но - призовут! Господь прощает, когда уж не осталось сил... Ну, а покуда вопрошает как гром со звезд и из могил:
- Ты понял? Расскажи, что понял? - Я помню, желтую в глуши монетку дьявольскую поднял - и не лишился чуть души.
Еще я понял, что на рынке на черном не купить талант. А если есть он - в Книге, в Книге найдешь поддержку, свет и лад.
А есть он, дар необычайный в любом, кто верует в добро! Как не вопил бы недруг тайный, напялив на рога ведро.
Как ни стращал бы рыжий ворог, сверкая глазом из угла. И Люцифер не жег бы порох на языке... Уходит мгла.
И слаще меда, громче молний, играет музыка моя - лишь потому, что помнит, молит любовь моя и за меня...
И это не она ль выходит из воздуха и из цветов, еще пока вся - свет и холод, но вот я слышу шум шагов?..
И это не она ль, живая, раскинув колокол волос, ко мне приникла, обнимая, и я как из земли пророс?..
И не подвластны мы распаду и не простимся мы вовек среди немеркнущего сада - мы, двуединый человек,
счастливый, с четырьмя глазами, детей несущий на плечах! И блещет музыка над нами - играет Моцарт при свечах!
А мы уж с восемью руками, в сиянии - к лицу лицо, как сквозь века - под небесами - катящееся колесо!
А вдруг и звезды, те и эти, летящие во все края, всё это - люди - в Высшем свете - Божественного Бытия?!.
КОНЕЦ
