селении. Солдаты-врумау отказались разместиться в бараках рабов — очевидно, они считали зазорным для себя жить рядом с рабами. Когда нешгаи двинули против них новые войска, те перешли на сторону восставших. Тогда на мятежников обрушились солдаты-нешгаи. Произошла битва. Рабы воспользовались суматохой и вырезали несколько нешгаев-надсмотрщиков. В конце концов нешгаи собрали большой отряд своих могучих воинов и потопили бунт в крови.
Эти новости облетели все человеческое население. Напряжение росло, а предосторожности со стороны нешгаев сильно осложняли Улиссу работу.
Ситуация упростилась, когда три сотни крыланов совершили налет на аэродром. На этот раз их вовремя обнаружили разведчики Улисса, расставленные по окраинам Дерева, и он успел выслать навстречу пять дирижаблей, нагруженных лучниками, катапультерами и ловчими. Ястребы получили боевое крещение, а воздушные силы выяснили, для чего нужны слаженность и дисциплина, привитые тренировками. Без потерь не обошлось, но вернулись все пять кораблей. Крыланы, понеся тяжелые потери, отступили.
Влияние Улисса после этого резко возросло. Но главным результатом рейда было то, что люди поняли — они должны сражаться на стороне нешгаев, а не против них, хотя бы пока. Крыланы разбрасывали листовки, в которых говорилось, что дхулулихи намерены уничтожить как нешгаев, так и их союзников-людей.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Первый из десяти дирижаблей поднялся в воздух холодным утром. Небо было ясным, с моря дул шестимильный бриз. Флагман воздушного флота «Вижгваф» («Голубой дух») имел четыреста тридцать футов в длину и шестьдесят в поперечнике. Его оболочка сверкала серебром, а на носу синей краской был намалеван отвратительный демон. Рубка управления размещалась прямо под носом дирижабля, а с каждого бока свешивалось по три моторных гондолы. Внутри оболочки помещались каркас, сшитый из очень легких стручков, киль, главная палуба, трапы, аккумуляторные камеры и десять гигантских газовых баллонов. Сверху были расположены четыре кабины для лучников, катапультеров, ракетчиков и ловчих с ястребами. По каждому борту, вдоль средней линии шел ряд выступающих отсеков, в которых размещались катапульты и ракетчики. Оболочку пронизывали амбразуры для лучников, бомбовые люки и окна для ястребов. В хвосте тоже находилось несколько кабин, а в нижней части дирижабля тоже шел ряд люков — как для ракет, так и бомбовых, и отверстия для сброса якорей и абордажных крюков.
Улисс стоял на мостике — нижней палубе рубки, прямо за рулевым. В рулевой гондоле находились также радисты, навигаторы, вестовые и несколько лучников. «Не будь здесь столько нешгаев, — кисло подумал Улисс, — на мостике было бы куда как просторнее».
Он пробрался сквозь толпу в хвост гондолы и выглянул наружу. Остальные корабли шли сзади, но быстро нагоняли. Последний казался сверкающей точкой в синем небе; по графику он должен был присоединиться к остальным через час, и дальше все суда должны были идти в боевом строю.
От мысли, что эти удивительные, прекрасные воздушные корабли были его детищем, у Улисса перехватило дыхание. Он безмерно гордился ими, даже зная, что они получились слабее и уязвимее, чем он задумывал. Крыланы могли пролетать над дирижаблями и сбрасывать на них бомбы. Но они не смогут сделать этого, пока те не спустятся. А сейчас корабли поднимались и не остановятся, пока не достигнут эшелона в тринадцать тысяч футов. Воздух на такой высоте слишком разрежен, чтобы удержать крыланов.
Они не смогут подобраться к дирижаблям, пока те не спустятся к цели атаки.
Если верить полученной информации, цель располагалась приблизительно в центре Дерева. Боль — великий победитель лжи, а захваченные во время первого и второго налетов бэтмены испытали столько боли, сколько могли выдержать их хилые тельца. Двое держались до самой смерти, но остальные заговорили и божились, что говорят чистую правду. Рассказы их совпадали, что, впрочем, не убеждало в их правдивости
Тех крыланов, которые могли еще говорить, взяли с собой, чтобы они показали ориентиры и нашли древесный город.
Внизу от горизонта до горизонта раскинулось Дерево — путаница ветвей, переплетений сырых сучьев, отблески солнца в водных потоках и яркие краски поселившихся на Дереве кустов и деревьев. Раз из самой чащи зеленых джунглей поднялось бледно-розовое облако — необъятная стая птиц, взлетевшая с клубка лиан между двумя могучими ветками. Розовое облако просочилось между несколькими сучьями, опустилось и исчезло в другом сплетении лоз.
Улисс обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как по лестнице с верхней палубы в рубку спускается Авина. Отдыхая, она была прекрасна, как бывает прекрасна лежащая сиамская кошка. Но двигаясь, она была красива, как был бы красив зримый ветер. Теперь, когда Феби и Фаню с ним не было и она одна могла ухаживать за своим повелителем, Авина едва не мурлыкала. Улиссу пришло в голову попросить ее остаться, но он решил, что не стоит. Она знала, что шанс вернуться у них не больше, чем один к четырем. И она бы обиделась, попроси он ее остаться. И скорее всего ходила бы мрачная, пока не сорвала бы злость на двух женщинах, поскольку считала бы их во всем виноватыми.
Она носила защитные очки, которые Улисс приказал сделать обязательным атрибутом формы вооруженных сил. Нуждались в них редко, если вообще нуждались, но очки ему нравились. Они были отличительной чертой воздухоплавателей, а у самого Улисса вызывали приятную ностальгию. Авиация времен первой мировой всегда была его слабостью.
На шее Авины висел кожаный ремешок с ярко-голубым мальтийским крестом, а за пояс был заткнут каменный нож — вот и вся униформа.
— Мой Повелитель, — сказала она, взглянув на него и убедившись, что не помешает, продолжила: — это во много раз лучше, чем карабкаться вверх и вниз по Дереву и плыть на плотах среди снолигостеров и гиппопокрысов!
Он рассмеялся:
— Верно. Но не забывай, что домой нам, возможно, придется возвращаться пешком.
«Хорошо, если вообще придется», — подумал он про себя.
Авина придвинулась поближе, так что ее бедро коснулось его тела, а плечо — его руки. Кончик хвоста несколько раз шлепнул его по лодыжке. В гондоле было слишком шумно, чтобы услышать ее мурлыканье, а чтобы Улисс мог его почувствовать, она стояла слишком далеко. Но он мог поклясться, что она мурлычет!
Улисс отодвинулся. У него не было времени думать о ней. Командование десятью кораблями — слишком тяжкий труд. Офицеры и экипажи тренировались столько, сколько он мог устроить за такой
