Шнайдер взял из пальцев Аэши мнемопатрон. Второй все еще оставался в терминале.
Ли встала.
– Итак, вы все еще хотите, чтобы я избавила Картаго от юного Суны?
– Нет, – Шнайдер встал, чтобы проводить гостью. Будучи синоби, она, тем не менее, оставалась дамой.
Проводив ее, Шнайдер сел в кресло у прозрачной стены. Он полулежал, откинув спинку, и смотрел наружу, хотя смотреть там было решительно не на что: всю равнину заволокло густым, изжелта-серым туманом. То клубы, то клочья, то пряди бросал ветер на силовой экран – и, скользя вверх, они исчезали из виду, серые на сером, подвижные в подвижном. Взгляд в них захлебывался и тонул – но Рихард долгое время не мог оторваться от этой завораживающей хаотической игры. Туман скрывал от него то, чего он действительно не хотел видеть – тяжелую, весомую планетную твердь. Огромный мельничный жернов на его шее.
Вошел дворецкий-гем. Тайсёгун не помнил, чтобы просил кофе, но дворецкий сказал, что просил, а гемы не лгут. Значит, машинально сделал вызов. Тайсёгун взял полную чашку и жестом отослал слугу. Ему требовалось побыть одному и поразмышлять перед встречей с Кордо. И для начала – отделаться от ощущения, что весь этот скальный массив, под которым как-то существуют Пещеры Диса, давит на грудь. Но времени на это ему не дали.
– Александр Кордо, – доложил дворецкий. Шнайдер кивнул: впустить и приготовить все, чем подобает тайсёгуну привечать магната.
– Скажи, Кордо, – спросил он, когда дворецкий удалился и обмен формальными знаками вежливости закончился, – я в шестнадцать лет был придурком?
– Исключительным, – от Александра Кордо лести ждать не приходилось.
– Я пытаюсь вспомнить, каким я был тогда, чтобы хоть немного просчитать реакцию любимой племянницы на утренние новости. Твоей Роксане двадцать один – но у тебя, я слыхал, схожие проблемы.
– Нет, – Кордо пожал плечами. – У Рокс нет схожих проблем. У нее другие. Ее молодой человек исчез в неизвестном направлении, она места себе не находит.
– Направление исчезновения молодого человека известно тебе или твоим людям?
– Нет. После того, что молодой человек вытворил, он не счел возможным появиться у меня дома.
– А раньше – считал возможным?
Кордо зачерпнул ложкой мороженое и положил в свой кофе. Слуги тайсёгуна знали вкусы всех его друзей.
– Раньше – считал. Я понятия не имел, что он этологический диверсант, Рихард. Ты же знаешь, мне нет дела до муниципальных дрязг. И думал я даже не столько о Рокс, сколько о тебе. Зная твое личное отношение к этому делу, я даже обрадовался, что мальчик жив.
– И от радости решил, что его нужно принимать у себя?
– Мне было любопытно, – Кордо пожал плечами. – Право, когда я узнал его поближе, я пожалел, что между вами кровь. Дому нужно побольше таких людей, как он.
– Ты начал думать о Доме, Александр? – тайсёгун изобразил удивление.
– Я никогда не переставал думать о нем, – Кордо смотрел прямо в глаза Рихарду и не повышал голоса ни на полтона. – Я не торчу в Совете кланов, но это не значит, что дела Дома меня не занимают.
– Ты не торчишь в Совете кланов, – согласился Рихард. – Потому что от Кордо там представительствует лорд Бастиан. Если бы там представительствовал ты, клан голосовал бы иначе. Ты сам выбрал это отшельничество, Александр.
– Я достаточно много делаю для Дома в качестве отшельника. Посмотри в отчетах, какую часть планетарного продукта формирует клан Кордо. Впрочем, я прекрасно знаю, что ты имеешь в виду, говоря о Доме. Ты имеешь в виду флот.
– Дом Рива – это флот, – сказал Шнайдер. – Это люди и корабли. Так было всегда.
– Так не было уже при Боне, Ри, – брови Александра Кордо сошлись над переносицей. – Уже при нем планетники составили большинство населения и начали формировать большую часть продукта. Время, когда Дом был «береговым братством», прошло.
– Алекс, – Рихард подался назад. – Ты не поймешь, потому что космоходом никогда не был. Никто из нас не сможет отречься от пространства. Нам душно здесь.
– Забавно, – лицо Кордо приняло прежнее, безмятежное выражение. – А мне всегда было душно в кораблях. Как ни кондиционируй воздух, но этот многолетний запах человеческих тел… Он накапливается. Настоящий простор я чувствую здесь. Ты пробовал в межсезонье летать на дельтаплане? Моя дочь очень любит, да и я жалею, что времени на это не хватает. Рихард, – Кордо опять принял серьезное, даже суровое выражение. – Среди планетников много космоходов в первом-втором поколении. Они сочувствуют тебе, но элиминация гемов порождает недовольство. Пока они рассчитывают, что ты отыграешь назад, они не будут ничего предпринимать. Но…
– Сколько можно объяснять, – Рихард легко (чашки только звякнули, но не подскочили) – ударил ладонью по столу, – что элиминация – поэтапный план, рассчитанный на двадцать лет. За это время ситуация с рабочей силой изменится, мы будем постепенно вытеснять гемов людьми. И потом, я подарю им Инару. Разве она не лучше? Разве вы по-прежнему хотите тратить бешеные средства на генетиков, экологов и терраформистов, зависеть от капризов погоды? Я думал, Инара снизит их недовольство.
– Новая планета, – Кордо пожал плечами, – она как новая жена. Сначала кажется, что будет рай, а потом понимаешь, что в главном ничего не изменилось. Люди вросли сюда, Рихард. Пустили корни. Они не хотят начинать все сначала, хоть бы твоя Инара текла молоком и медом. Именно этого ты, космоход-бродяга, не можешь понять.
Пока Рихард подыскивал ответ, Кордо бросил на стол, как джокера, самую обидную реплику.
– А мальчик, между прочим, это понял.
– Что еще он понял? – Рихард сжал подлокотники.
– Что здесь хватит людей, готовых на отчаянные действия. Что нужно опереться именно на людей – гемы не годятся для таких дел. И что его чуждость, его одиночество, независимость от кланов и партий, ему в этом деле могут помочь, а могут помешать – смотря как себя поставить.
– А чего он не понял?
– Он не понял… ещё не понял… того, что такое Клятва. Ему пока что кажется, что ради какого-то вполне абстрактного понятия – например, справедливости – Клятву не только можно, но и нужно пересмотреть. Заметь – не нарушить, а пересмотреть.
– Весьма… наивно, – усмехнулся Шнайдер.
– Конечно. Было бы очень странно встретить человека шестнадцати лет, смотрящего на вещи иначе. Он держится наивных мнений, это естественно. Но он прекрасно понимает, что эта естественность служит ему защитой, – с этими словами Кордо протянул Шнайдеру мнемопатрон.
– Он знал, что ты его пишешь?
– Наверняка. Но когда он не знал, он говорил то же самое.
– Интрига, построенная на искренности. Любопытно, – Шнайдер подбросил и поймал патрон. – Где он теперь?
