— Сейчас хлоридик вольем, потом глюкозу, — воркует из-под марлевой повязки Аллочка, вводя мне в вену иглу. — Вот так.
— Где мои вещи?
Медсестра будто не слышит меня. Она соединяет желтоватую трубочку системы с иглой, подкручивает колесико регулятора. В бутыли всплывает пузырек воздуха и я ощущаю, как приятная волна катится по руке, наполняя все тело легкостью. Голова плывет, лицо медсестры размазывается, исчезает… Нахожу в себе силы повторить вопрос.
— Да какие вещи, тряпки одни остались, дыра на дыре.
— В карманах…
— Не было там ничего.
Ее слова оставляют меня равнодушным. Никогда не думал, что быть под капельницей настолько приятно. Я, то проваливаюсь в сон, то лежу просто так, гляжу на колышущийся потолок. Мыслей нет. Чувств нет. Ничего нет, только ощущение покоя.
Генка что-то бубнит, ковыляя по палате. Пытаюсь вникнуть в его слова и слышу:
— …тебе еще принесут. Скажем, что разбилась, ага? Ну, типа ты рукой дернул и она упала. Я тебе тоже оставлю. Она сладенькая, глюкоза!
Он решительно вынимает из штатива вторую, ожидающую своей очереди, бутыль, зубами скусывает колпачок из толстой алюминиевой фольги, отбрасывает резиновую крышечку, и воровато оглянувшись на полог, начинает жадно пить раствор глюкозы.
Сделав несколько глотков, отнимает бутыль ото рта, причмокивает мокрыми губами и весело сообщает мне:
— Сла-адкая! Я еще попью, вот досюда — и тебе дам.
Но уменьшить уровень глюкозы до отмеченной грязным ногтем метки ему не удается — Генка вдруг начинает шататься, роняет бутыль и она, ударившись о металлическую ножку кровати, со звоном разбивается.
— Ты чего? — с трудом преодолев слабость и апатию, спрашиваю я. Генка страшно пучит глаза и хрипит. Его кидает на кровать, бьет судорогой. Изо рта начинает идти желтая пена. Я хочу крикнуть, позвать медсестру и понимаю: нельзя. Нельзя, потому что это она принесла бутыль с глюкозой.
Генка перестает хрипеть и затихает. Я знаю, что он умер. В бутылке с глюкозой был яд. Умер Генка, а должен был — я…
Выдергиваю из руки иглу и довольно резво встаю с кровати. Тут же падаю на четвереньки — сил нет, да и в голове мутно. Ясно одно — отсюда надо бежать. Кто эти люди и зачем они пытались убить меня — непонятно, но факт есть факт. От глюкозы еще никто не умирал. Возле Генкиной кровати стоит тумбочка. Внутри ящика станок, зубная щетка, несколько полотенец. Под ними обнаруживаю фигурку. Что же, Генка украл коня и отхватил немного моей судьбы. Возможно, этим он спас меня и наказал себя.
Из палатки я выбрался, разрезав толстую брезентовую ткань у самого пола. Выполз в дыру и очутился на заднем дворе медпункта. Сухой, горячий ветер трепал развешенные для просушки халаты, шапочки, полиэтиленовые пакеты, старая форма-подменка. Влез в первые же попавшиеся штаны и кое-как добрался до забора, металлической сетки-рабицы, огораживающей медпункт. До меня доносились голоса людей, шум двигателя машины, а чуть в стороне, спиной ко мне, маячил одинокий часовой с автоматом наперевес. Ветер дул с его стороны и он не услышал, как загремела сетка-рабица, когда я перелезал через нее.
Я достаточно далеко удалился от медицинского пункта. Наверное, там уже обнаружили мертвого Ямина и мое отсутствие. Иди очень тяжело, но голова ясная. У меня снова нет воды и еды. Нет военного билета. Нет обуви. Есть камни, песок и серебряный конь, который ведет меня на север. Теперь нет нужды сопротивляться, напротив, я обязан добраться до неведомой пока цели.
На север — так на север.
Глава последняя
Тайна Чингисхана
Всю ночь я иду по каменистой пустыне меж гор. Мне везет — тепло, ветра нет. От слабости кружится голова, но я уверен в себе. Я дойду и выполню то, чего хочет от меня конь. Это мой долг, долг мужчины из рода Чусаевых.
Утром я вижу вдали, на скалистом гребне, пыльные развалины. Когда-то здесь стояла гордая крепость, и ее властные хозяева контролировали все окрестные земли, собирая с их жителей дань зерном, скотом и людьми. Потом была война, орды захватчиков, штурм и огонь, пожравший последних защитников. С тех пор прошло много веков, и все это время лишь ветер да птицы гостили в мертвых руинах.
Конь влечет меня туда. Поднимаюсь по склону, сажусь на обломок скалы. Внизу лежит широкая долина, окаймленная горами. За спиной высятся пики Гиндукуша. Небо украшено «кошачьими хвостами» — завтра будет ветреный день.
Освобождаю коня от капроновой удавки, кладу его на теплую поверхность камня — и мгновенно исчезаю во временной воронке…
На этот раз погружение в прошлое происходит иначе, чем всегда. Я испытываю совсем другие ощущения, по-другому чувствую, вижу, думаю. Раньше я был всего лишь зрителем, безмолвным свидетелем великой исторической драмы, разыгранной передо мной неизвестным режиссером. Сейчас я — ее участник.
Сначала приходят звуки. Тихое потрескивание пламени в масляных лампах, шум ветра за окном, далекое конское ржание. Потом — запахи. В комнате, где я нахожусь, пахнет благовониями, кожей, гарью и уксусом.
Глаза мои начинают видеть. Я в богато убранных покоях — всюду ковры, сундуки с резными крышками, каменные стены занавешены шелковыми занавесями. Небольшие окна забраны изящными коваными решетками.
Наконец, я ощущаю свое тело. И тут мне становится страшно. Страшно, потому что это тело старика. Я — старик. Грузный, неповоротливый старик. У меня болят ноги, ломит поясницу. Трудно дышать.
Что происходит? Кто я? Где я? Зачем?
Не успеваю найти ни единого ответа на эти вопросы — и тут же получаю их все. Лавина чужих воспоминаний обрушивается на меня. Некоторое время в голове царит хаос. Все перемешалось в страшной круговерти. Из прошлого, как из бурливого потока, уносящегося в вечность, выныривают то оскаленные лица воинов, то морды загнанных коней, то картины давно минувших битв. Постепенно ко мне возвращаются способности мыслить, рассуждать и анализировать. Быстро перебрав свои новые воспоминания, я начинаю догадываться, чьими глазами я теперь вижу и в чьей памяти копаюсь.
Чингисхан Темуджин Кият-Борджигин. Сирота, нищий изгой, колодник, степной грабитель, ставший в итоге Потрясателем Вселенной.
Он умирает… Он — или я? Мы теперь слиты воедино, мы — одно существо, точнее, одна сущность, один разум.
Я умираю. Так будет точнее. Мне шестьдесят пять лет. Все эти годы я старался, чтобы мои подданные жили в мире. Но мир возможен только в одном случае — если твои враги мертвы. А врагов оказалось много, очень много. Битвы, походы, снова битвы и снова походы — так прошла моя жизнь. Теперь владения мои простираются так далеко, что если выехать из их центра, то путь до границы займет целый год.
