Бледные, некогда пухлые щеки друида слегка порозовели, он задышал глубже, судорожно сглотнул, после чего открыл глаз. Птицелов поднес к лицу пленника зажженную свечу, и зрачок шевельнулся, уходя от света; веко дернулось, и глаз пленника открылся ещё шире. Друид пришел в себя. Сигурд вздохнул: предстоял трудный разговор, а он не знал, с чего начать.
- Ответь мне, лесной служитель, - мягко, почти успокоительно сказал Птицелов. - Почему ты упорствуешь? Я знаю, что ты не можешь противиться нашему искусству, и все-таки что-то происходит не так. Я, право, даже голову сломал, думая, как тебе это удается. Но самое главное - чего ради, служитель? Мы ведь вовсе не собираемся тебя убивать. Более того, нам просто нужна твоя помощь, после чего ты даже получишь награду.
Пленник не ответил. Видимо, он раздумывал, что сейчас для него лучше: молчать по-прежнему или все-таки ответить, чтобы попытаться выведать у своих мучителей что-нибудь полезное для себя. Птицелов видел это по глазам, вернее, по единственному глазу пленника; на другой он приказал старухе наложить примочку из крепкого чая. Не хватало еще, если у него будет одноглазый проводник, думал он ещё час назад, строго отчитывая увлекшуюся ведьму и приказав ей к утру восстановить друиду полноценное зрение.
Наконец пленник, похоже, на что-то решился. Он с трудом открыл распухшие губы, сейчас больше напоминавшие два куска сырого красного мяса, и после долгого молчания тихо прошептал шелестящим голосом.
- Зачем я нужен тебе, зорз? У меня нет ничего, что тебе пригодится. Разве что жизнь... Но на что она тебе, нелюдь?
Сигурд мысленно усмехнулся: сам того не ведая, пленный друид попал в точку. Ему нужна была именно жизнь Снегиря, вернее, она должна была стать платой.
- Мне вовсе не нужна твоя жалкая жизнь, друид, - пожал плечами Птицелов. - Я говорю тебе "жалкая" не для того, чтобы тебя унизить. Просто твоя жизнь с каждым часом все быстрее теряет цену.
Пленник ничего не ответил, но теперь слушал Птицелова внимательно, не делая попыток закрыть глаз. Сигурд удовлетворенно вздохнул.
- Хочу тебе ещё раз сказать, а надо заметить, что я очень не люблю повторять дважды. Мне нет никакого дела до вас, друидов; у меня на этой земле совсем другая миссия, которая вас никаким боком не касается. Это я уже пытался объяснить вашему Травнику, но он, похоже, уперся, и, скажу тебе, почем зря. Я ведь при желании могу вас всех попросту раздавить. Вот как человек идет по траве и, походя, давит уйму всяких мелких букашек. А ведь я к букашкам ничего не имею!
- Камерон тоже упирался? - прошептал пленник, и Сигурд с неудовольствием отметил, что друид не чужд хоть и горькой, но иронии. Это было неверное направление разговора, а Сигурд сейчас вовсе не желал углубляться в высокие материи.
- Он хотел мне помешать, - ответил Птицелов. - И был наказан. У тебя же есть возможность искупить его заблуждения. Отпусти свою душу и вступи на ту дорожку, по которой ты пройдешь совсем немного, после чего я отпущу тебя. Потому что мне, в сущности, тоже нет до тебя никакого дела.
- Так отпусти сейчас, - прошептал пленник. - Я всего-то и сделаю, что сверну шею твоей ведьме, на большее у меня, наверное, уже просто не хватит сил.
- Не могу, - грустно развел руками зорз. - Мне нужен проводник, я ведь тебе уже говорил в самом начале наших бесед. А ты ведь теперь знаешь - я не люблю талдычить одно и то же.
- Видимо, я тебе просто не подхожу, - попытался усмехнуться пленник, и в этот миг из краешка его рта выкатилась струйка крови.
- Подойдешь, - пообещал Птицелов. - Просто это обойдется тебе очень дорого. А ведь к боли, говорят, привыкнуть нельзя, верно?
Снегирь ничего не ответил.
- Пойми, лесной служитель, - сокрушенно вздохнул Птицелов, - я ведь все равно добьюсь своей цели. И я знаю наверняка, что ты нам подходишь, нужно только ещё чуть-чуть поработать. Из основного цвета ты станешь нейтральным, который способен вобрать в себя другие оттенки и стать совсем, совсем другим. Но хочу тебя предупредить: пока ты бездумно упорствуешь, твоя жизнь стирается безвозвратно, и её, увы, потом я уже не сумею восстановить.
- Думаю, её уже не восстановить, - прошептал Снегирь. - Зачем тогда все эти сделки...
- Ну, - неопределенно протянул Птицелов, - всегда остается какой-то шанс.
Но друид понял фразу зорза по-своему.
- Со мной у тебя этого шанса не будет, - сказал Снегирь, стремясь прибавить своему ослабевшему голосу побольше уверенности.
- Посмотрим, - скучным тоном ответил Сигурд. Он уже и так для себя все понял. Теперь дело было только за магией. Еще два-три маленьких шажка, и тогда воля пленника, которая оказалась на удивление твердой, уже не будет иметь никакого значения.
Лес, в котором волею случая пребывали сейчас Лисовин и Гвинпин, был ничем иным, как Лесом по имени Май - местом весеннего служения друидов. Это служение они проходили перед тем, как уйти в мир или продолжить осваивать новые магические искусства в Круге уже на уровне мастеров. Если Осенние леса, в одном из которых проходили свои первоначальные служения и Симеон Травник, и сам Камерон Пилигрим, были сокрыты Кругом, то на Весенние леса власть друидов распространялась не полностью. Это объяснялось тем, что осеннее служение учило друида в большей мере природным магическим искусствам, весеннее же - ремеслам магического свойства, которые зачастую были сопряжены с прямой опасностью для жизни. Но если из Осени друида, с которым произошло несчастье, Круг обычно вытаскивал, как из дурного сновидения, то Весенние леса могли навеки отнять жизнь испытуемого. Правда, знающие истинное положение дел высшие служители Круга об этом не очень-то распространялись, но слухи просачивались, и, главным образом, - из-за кладбища, которое располагалось в лесу по имени Май.
Оно было небольшим, и покоились здесь не прошедшие служение по единственной возможной для друида причине - его обрывала случайная или необъяснимая смерть. Были и один-два случая в служениях, когда испытуемые сами накладывали на себя руки, но подробности этих невероятных для всякого лесного жреца поступков не знал никто. И даже причины этого были неизвестны, хотя они, безусловно, должны были быть настолько серьезны, что, по всей видимости, красноречиво свидетельствовали о безвыходных ситуациях. Так или иначе, в Лесу по имени Май было кладбище друидов, в короткой жизни которых так и не успел завершиться очень важный цикл. Этого и боялась старая друидесса Ралина, и потому ожидала вероятного вторжения зорзов именно здесь.
Если Гвинпин в своей пока ещё короткой жизни в ипостаси одушевленной деревянной куклы и видывал кладбища, то это совершенно не вписывалось ни в какие ворота его представлений о месте упокоения людских душ. Первое, что он увидел, - это было целое поле ярких весенних и летних цветов. Море ромашек, больших и высоких, тех, что у городских людей принято называть садовыми; стройные синие и фиолетовые люпины; скромные васильки меж редкими колосьями одичавшей пшеницы; плотный ковер белого и розового клевера - все это, казалось, было способно утопить в разноцветных цветущих волнах любую печаль о тщетности всего преходящего. К тому же, цветочное поле было окутано таким густым и медвяным ароматом разнотравья и разноцветья, что воздух здесь можно было просто пить, как диковинный цветочный напиток. Правда, Гвинпин, в силу своего деревянного происхождения не отличавшийся изрядным обонянием, хотя и не лишенный его полностью, остался довольно-таки равнодушен к изобилию запахов и сразу взял быка за рога - отправился на поиски могил.
