Подойдя ближе, отец крикнул, — Хэй, народ! — и из первого и второго дома вышли несколько человек. К нам подошли двое мужчин один лет сорока, второй лет семидесяти. С ними были две женщина и двое детей: мальчик и девочка, лет по семь каждому:
— Эвклид, а где старший? — обратился отец к мужчине помладше, — Знакомьтесь, это моя дочь — Соня. Это Фат Ил Ти. А этого юношу зовут Григорий.
— Очень приятно, — мужчина которого назвали Эвклид, протянул руку мне первой, и я пожала её в ответ, — Вообще меня зовут Эвкум Ал Аид, это моя супруга Ситара Нхэ, и мои дети Рутте и Барахви.
— Взаимно, — ответила я и посмотрела на детей, они стояли вупучив глаза и рассматривали нас.
— Вы так хорошо говорите по-русски, — удивился Григорий.
— О… Эвклид большой специалист по языкам, — восторженно заявил отец, — я уже три года учу Нрэм — это его родной язык, и пока что преуспел не сильно. Эвклид же схватывает на лету.
— Ваш отец слишком добр, — скромно добавил Эвклид.
— Не скромничай, Эвклид. Меня твои способности впечатлили. А ещё Эвклид непревзойдённый психотерапевт. Его помощь в первый мой год жизни здесь сложно переоценить.
— Антон, я тебя умоляю, — Эвклид похлопал по плечу отца, — Я понимаю твой восторг. Но уверен, что любой бы на моём месте сделал бы то же самое для тебя.
— Пойдёмте скорее в дом, уже темнеет и, вероятно, будет ещё дождь, — сказал отец и быстрым шагом пошёл к четвёртому дому.
Дом напоминал избу. Качественный одноэтажный сруб с небольшими, закрытыми ставнями, окнами. Внутри было очень аскетично. Стены были деревянные, как и снаружи. В большой комнате было две двери, одна вела в подсобное помещение, другая в спальню. Рабочий стол с компьютером и некоторыми приборами сильно выделялся на фоне всего остального убранства. Даже печь была, казалось, прямиком из восемнадцатого века.
— Где мы пап? — не выдерживая любопытства спросила я.
— Дома, — ответил отец, — Усаживайтесь за стол.
Все начали усаживаться на две лавки вдоль длинного стола. С одной стороны сели: я, Григорий, Фат Ил Ти. А напротив расположились: Эвклид с женой и детьми и, насколько я поняла, отец жены, которого все называли Наруш Эб Ом.
Отец суетно расставлял чашки с чаем на стол. Не пойми откуда он принёс два огромных подноса, один был доверху наполнен необычными плодами, а на другом был большой кусок холодного мяса, очень напоминающий хамон, и длинный нож.
На какое-то время, голод взял превосходство над любопытством и всеми другими эмоциями. Перепробовав все яства на столе, я особенно отметила вкус фруктов, напоминающих маракую снаружи, но с нежнейшим кремообразным пюре внутри, по вкусу напоминающим что-то среднее между манго и дыней. Никто не хотел нарушить тишину трапезы первым, и я обратилась к отцу:
— Пап. Я даже не знаю, с чего начать, — вопросы один за другим закружились в моей голове.
— Тогда позволь, я отвечу на вопрос, который ты уже задала.
— Отлично.
— Когда я говорил, что мы дома, я имел в виду, что теперь этот мир будет нашим домом. Но и с названием мы сильно не заморачивались. Эвклиду понравилось слово дом, на нём мы и остановились.
— Я всё ещё не понимаю, как можно дать имя планете, которую не ты создал, — сказал Эвклид.
— Ну как-то же нужно её называть? — сказал отец.
— Я скорее о том, что имя очень много значит, и называя что-то или кого-то, ты невольно навешиваешь ярлык, — жуя мясо, проговаривал Евклид.
— Ну а что плохого может быть в слове Дом? — все взгляды устремились на Евклида в ожидании его ответа.
— Ничего. Потому я и не возражал. — улыбнулся Евклид.
— А где эта планета? И почему именно она? — спросила я.
— Далеко за пределами нашего старого мира. Хоть слово далеко и не характеризует реального положения вещей и наш мир — это некая модель, схожая с моделью прошлого мира, находится она вне той системы. И никак с ней не пересекается. Во всяком случае пока они этого не захотят.
— Они? — переспросил Григорий, — Зондбри?
— Живолассоны, — поперхнулся отец, — Во всяком случае так они представились.
Повисло молчание за столом. За окном тем временем сумерки сгущались все сильнее. Уже никто не ел, но тем не менее продолжали сидеть за столом. Евклид встал и поклонился отцу. Следом встали старик и супруга Евклида с детьми:
— Очень рад был познакомиться лично, — сказал Эвклид, протягивая руку Григорию.
— Взаимно, — сказала я и непроизвольно встала в ответ.
Гости вышли один за другим и закрыли за собой дверь. Тишина повисла в доме. Фат Ил Ти поймала момент и заключила в крепкие объятия отца. Он выглядел удивлённым и счастливым. Григорий же, напротив, захмурел и притих. Отец налил чая себе в кружку:
— Ещё чайку́? — обратился он к нам.
— Нет, спасибо, — угрюмо ответил Григорий.
— Я тоже уже напилась, — сказала и пересела на большой диван возле стола.
— Что-то старший задерживается, — сказал отец.
— Старший? Кажется, сегодня его уже упоминали, — произнесла я.
— Это тот, кто, я очень надеюсь, нам сейчас бы не помешал, — ответил отец.
— Живолассоны — это разве не миф? — скромно обратилась к отцу Фат Ил Ти, — Я была уверена, что это вымысел Зондбри.
— О… это не вымысел точно.
— Ты их увидел? — удивилась Фат Ил Ти.
— В каком-то смысле да, но это и не требуется, — сказал отец, — я видел и вижу, что они сделали. Но мне довелось хоть и немного, но пообщаться с ними. Евклид до сих пор не может поверить в то, что они рассказали мне больше чем ему. Но это, я думаю, оттого, что он не может понять и принять тот факт, что он является представителем куда более ра́звитой цивилизации. Я, напротив — для живолассонов не более, чем просто слегка опережающий развитие ребёнок. Возможно, они сочли, что эти све́дения никак и никому не навредят, находясь в моей голове. И я не вижу смысла сомневаться в их мудрости.
— Он не человек? — спросила я.
