— Косю, друг, не завалялось у тебя монетки, а? Послушать бы…
Он извлек откуда-то потертую медяшку и проворчал:
— Только чтобы это в последний раз!
Тут я впервые хорошенько разглядел «копилку». Аппарат был куда изящнее нашего. Вверху красовалась надпись «Бедным на пропитание и огонек». Бедные — это к нам не относится. Мы не зарегистрированы ни в каких списках.
Поднеся монету к прорези «копилки», я вдруг задумался.
— Чудно получается, — сказал я. — Ведь эту штуку мы с делали. И ящик нашей конструкции, и «Плач» наш, и синтетический голос… Помнишь, как мы бились над концовкой «Благодарю ва-ас!»? А теперь захотел послушать — плати денежки…
Кореш упорно смотрел в сторону и, как обычно, бормотал себе под нос — так уж устроен мир, ничего не поделаешь.
А я слушал, слушал, трепетно, всем сердцем: всеми порами тела. Прозвучал заключительный аккорд, и на меня нахлынула сладкая волна. Вместе с ней пришло острое желание слушать еще и еще, но денег уже не было.
— А все-таки хорошо они придумали, — сказал я, нежно поглаживая аппарат. — Ей-богу, хорошо! Ведь эта умная штуковина, изобретенная нами, приносит радость людям и дает хлеб всем беднякам.
— Не мели чушь! — взорвался вдруг Косю. Он разжал ладонь. — Видишь этот хлеб? Половину ломтя съел ты, половину съем я. А если разделить его между всеми голодными, что получится? Каждому достанется но крошке. Да что я говорю — по крошке! Жирные чинуши никому и понюхать не дадут хлебушка, все себе заграбастают. Не продали бы мы аппарат, хоть бы сами сыты были. Вот так-то, брат…
Может, Косю и прав, только уж очень он любит философствовать. И зачем ему это? Чего зря мозги сушить! От философии бывают разные неприятности: ранний склероз, чесотка, несварение желудка. А у нас желудки — ого-го! — гвоздь, и тот переварят. Чесотка, правда, иногда нападает, но это в период откорма вшей.
Ссутулившись, мы зашагали в сторону Камагасаки. Голос «Общественной копилки» долетал издалека, словно тоскливый лап заблудившейся собаки. Я решил не реагировать. Надо укреплять нервную систему. И потом, необходимо придумать какой-нибудь новый способ выманивать деньги у прохожих. Они ведь теперь не станут подавать обыкновенным нищим, когда вокруг полно «копилок». Нет, правда, полный желудок — враг разума. Мозги становятся ленивыми, ничего-то не приходит в голову. Не даром врачи советуют вставать из-за стола с легким чувством голода…
Вот залягу в своей трубе и начну думать… У меня уже есть одна подходящая мыслишка. И конструкция установки вырисовывается, еще смутно, в общих чертах, но главное — идея. Условно я назову ее «Нищий — толкач прогресса», она будет… Впрочем, молчок! Ничего больше не скажу, а то еще подслушает кто-нибудь…
Кобо Абэ
Совсем как человек
Этот странный человек появился у меня в один ясный майский день — вошел степенно, словно агент по продаже швейных машин.
Помнится, в тот день с запада дул легкий ветерок. Западный ветер дул с моря, и небо было необычайно чистое. Все дома разом распахнули настежь свои постоянно запертые окна и обнажились, словно торопясь поскорее смыть с себя смоговую грязь. К несчастью, я не могу сказать, чтобы мое душевное состояние было таким же безоблачным, как небо. У меня в комнате все обстояло иначе. Она задыхалась в клубах табачного дыма, однако окна были закрыты и наглухо завешены шторами, и освещала ее только настольная лампа.
Чего может ожидать торговый агент, рискнувший пробраться в столь мрачное логово?.. При обычных обстоятельствах это все равно, что наступить на хвост спящему тигру. Клиент воспользуется случаем сорвать на бедняге свою злость, и тому придется удирать сломя голову под градом отборных оскорблений. Ведь у торговых агентов нет при себе ничего, кроме самого мирного на свете оружия: трех вершков хорошо подвешенного языка.
Но этот человек не был торговым агентом. Не знаю, возможно, у него и вправду не было при себе никакого оружия, кроме языка. Но ведь все зависит от того, как таким оружием пользоваться. Ведь я по природе своей из тех, кто тонет в стакане воды. Тем более что в тогдашнем моем состоянии я был решительно не способен изображать из себя тигра. Если и было во мне что-то тигриное, то разве пожелтевшее от треволнении лицо да еще полосатая пижама, которую я по неряшливости забыл снять. И сроду не имел я хвоста, наступив на который можно было бы исторгнуть у меня брань и угрозы.
Что и говорить! На душе у меня кошки скребли. Я сидел и с трепетом ждал. Сощурившись, втянув голову в плечи, я ждал появления злого вестника и свершения несчастного события. Я был раздавлен, справиться со мною в таком состоянии ничего не стоило с помощью даже одного вершка языка. И диковинный посетитель с успехом воспользовался моей слабостью.
И ведь как поразительно все совпало! Умышленно? Случайно? Нет, конечно же, так было задумано. Едва по радио закончили в третий раз передавать экстренное сообщение о мягкой посадке ракеты на поверхность Марса, как в прихожей раздался звонок, и мое сердце, которое исходило кровью, разом вспыхнуло и обуглилось, как птенец в пламени пожара.
Я слушал, затаив дыхание. Шум раздвигаемой фусума в гостиной… Шаги жены по коридору… Какие-то они зябкие, словно она вылезла из холодильника… Затем негромкие голоса… Она возвратилась, без стука скользнула ко мне в комнату и с упреком проговорила, уставившись на меня:
— Там тебя хотят видеть, что-то насчет марсиан…
Что же будет дальше? Вот сейчас я пишу. Но на что мне можно рассчитывать? Во-первых, я даже представить себе не могу, каким образом эти записки попадут к вам в руки. А если и попадут, вы сочтете их бредом сумасшедшего. Сочтете, это уж точно. А если вы паче чаяния один из них? Тогда, наверное, вы уже смеетесь над бедным шутом… Ну что ж, мне придется по-прежнему терпеть эту бессмысленную муку. Так я расплачиваюсь за свою извечную мягкотелость. Но враг вы мне или союзник — у меня нет иного выхода, и я покидаю убежище самоутешения, чтобы смело взглянуть в лицо судьбе.
…Молю небо, чтобы записки эти попали к такому же ЧЕЛОВЕКУ, как я, к ЧЕЛОВЕКУ в том смысле, какой имеет в виду любая энциклопедия, как это понимает каждый!..
Впрочем, даже если мои надежды исполнились и эти записки читает ЧЕЛОВЕК, у меня все же недостает оптимизма полагать, будто это обстоятельство само по себе делает его моим союзником. Положение, в котором я очутился, до крайности необыкновенное, пожалуй, даже и нелепое. И пусть вы, на мое счастье, оказались ЧЕЛОВЕКОМ — я все равно сомневаюсь, окажусь ли я ЧЕЛОВЕКОМ в вашем восприятии.
