- Ну, - ответила удивленная Джеки, когда мокрый бородатый великан вскарабкался по склону и уселся рядом с ней, - если на то пошло, вряд ли вспомнит. - Она пристально посмотрела на него. - А мне показалось, что вы уже умерли, когда скользили мимо меня по тому склону. Ваши... глаза, и...
- Да, - тихо ответил Эшблес. - Я умирал - но нынче ночью действовала магия, и не только магия зла. - Настал его черед посмотреть на нее. - Ты нашел время побриться?
- А... - Джеки потерла верхнюю губу. - Это... усы... обгорели.
- Боже праведный! Впрочем, я чертовски рад, что ты выбрался оттуда. Эшблес откинулся назад, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. - Буду сидеть здесь, - объявил он, - пока не просохну на солнце.
Джеки нахмурилась:
- Вы умрете от простуды - это будет обидно, учитывая то, что вы только что спаслись из... квинтэссенции кошмаров Данте.
Он улыбнулся, не открывая глаз; и покачал головой:
- Эшблесу еще предстоит переделать уйму дел, прежде чем умереть.
- Правда? И каких, например? Эшблес пожал плечами:
- Ну... во-первых, жениться. Кстати, пятого числа следующего месяца.
Джеки беззаботно тряхнула головой:
- Что ж, очень мило. И на ком?
- На девушке по имени Элизабет Жаклин Тичи. Славная девушка. Ни разу еще не встречался с ней, хотя видел портрет.
Брови Джеки изумленно поползли вверх.
- На ком?
Эшблес повторил имя.
Ее лицо поочередно то кривилось в обиженной улыбке, то хмурилось.
- Так вы ни разу не встречались с ней? И с чего это вы тогда так уверены, что она выйдет за вас?
- Я просто знаю это, Джеки, дружок. Можно сказать, у нее нет выбора.
- Значит, это свершившийся факт?! - сердито вскинулась Джеки. - То есть ваши широкие плечи и буйная шевелюра... лишат ее возможности сопротивляться, да? Или нет, молчите... ваши стихи, разве не так? Ну да, вы будете дурить ей голову несколькими строчками ваших проклятых "Двенадцати Часов" - я правильно понял? - и она, несомненно, решит, что раз уж не понимает ничего, то это и есть настоящее... искусство, да? Ах вы, самонадеянный сукин сын...
Эшблес изумленно открыл глаза и сел.
- О, черт побери, Джеки, что с тобой? Ну что я такого сказал? Я же не говорю, что собираюсь изнасиловать ее, я...
- О, нет! Нет, вы просто предоставите ей единственный в жизни шанс... как это... сочетаться законным браком?.. с самым настоящим поэтом. Вот повезло девице!
- Что ты несешь, парень? Я только сказал... Джеки вскочила и встала на стене, вызывающе подбоченившись:
- Так познакомьтесь же с Элизабет Тичи! Эшблес вылупил на нее глаза:
- Что ты имеешь в виду? Ты ее что, знаешь? О Боже, верно, ты и в самом деле знаком с нею, правда? Послушай, я не хотел...
- Заткнитесь! - Джеки взмахнула рукой, распуская волосы. - Я - Элизабет Жаклин Тичи!
Эшблес смущенно засмеялся, потом сделал еще попытку:
- Боже мой! Ты... вы... правда?
- Это одна из... скажем, четырех вещей, в которых я абсолютно уверена, Эшблес.
Он огорченно всплеснул руками:
- Черт побери, простите меня, Дже... мисс Тичи. Я-то думал, вы просто... старый добрый Джеки, мой приятель по давним денькам в доме Капитана Джека. Я и не догадывался, что все это время вы...
- Вы никогда не были в доме Капитана Джека, - заявила Джеки. - Или вы?.. добавила она почти умоляюще.
- В некотором роде был. Видите ли, я... - Он осекся. - А что вы скажете, если мы продолжим этот разговор за завтраком?
Джеки нахмурилась, но, подумав, кивнула:
- Ладно, но только потому, что бедный Дойль так ценил вас. И это не означает, что я вам уступила, ясно? - Она улыбнулась, потом спохватилась и снова нахмурилась. - Пошли, я знаю одно заведение на Сент-Мартин-лейн, где вам даже позволят просохнуть у огня.
Она спрыгнула со стены, Эшблес поднялся, и они вдвоем, все еще дуясь друг на друга, зашагали в лучах утреннего солнца на север, к Стрэнду.
ЭПИЛОГ
12 апреля 1846 г.
Не поздно никогда начать другую жизнь.
Удар веслом - и челн несет другой поток;
Ведь цель моя - спешить всегда вперед
Закатною тропой иль парус поднимать
Под небом, полным звезд Востока,
До часа смертного...
Альфред, лорд Теннисон
Почти целых четверть часа простояв в дверях и глядя на серые холмистые просторы Вулвичских болот под набухавшим дождем небом, Эшблес чуть было не снял плащ и не вернулся в дом. В конце концов, огонь в камине горел так уютно, и он не добил еще вчера эту бутылку "Гленливе"... Он нахмурился, поправил на своей седой шевелюре фуражку, дотронулся до эфеса меча, надетого так, на всякий случай, и запер за собой дверь. Никак нельзя, ведь у меня долг перед Джеки, подумал он, спускаясь с крыльца. Она встретила свой срок так... благородно - семь лет назад.
Последние пару лет жизни в одиночестве Эшблес порой с раскаянием ловил себя на том, что уже с трудом припоминает лицо Джеки - чертовы портреты казались похожими, пока были новыми и пока была жива она для сравнения, но теперь ему казалось, будто ни один так и не запечатлел ее настоящую улыбку. Однако сегодня, понял он, он мог вспомнить ее так отчетливо, словно она только утром села в дилижанс, отправляющийся в Лондон, - ее милую, чуть саркастическую улыбку, ее хмурящиеся на мгновение брови и ее обаяние мальчишки-беспризорника, что - на его взгляд - сохранилось у нее вплоть до смерти от лихорадки в возрасте сорока семи лет. Возможно, подумал он, пересекая дорогу и ступая на тропу, - знакомую ему за последние пару лет до последнего кустика, ибо он знал, что сегодня пойдет по ней, - возможно, я вспоминаю ее так отчетливо, потому как знаю, что сегодня присоединюсь к Джеки.
Тропа вилась между холмами, то поднимаясь, то опускаясь, но и через десять минут, когда он вышел к реке, его шаг оставался таким же упругим, ведь он годами поддерживал свою физическую форму и занимался фехтованием, имея твердое намерение хотя бы серьезно ранить того, кому намечено судьбой убить его.
"Я подожду здесь, - решил он, - на пологом склоне, откуда открывается хороший вид на заросший ивами берег Темзы. Они найдут мое тело ближе к воде, но я хочу сначала как следует разглядеть своего убийцу".
И кто, гадал он, может им оказаться?
Он заметил, что слегка дрожит, и заставил себя сесть и несколько раз глубоко вдохнуть. Спокойно, старина, сказал он себе. Ты тридцать пять долгих и по большей части счастливых лет знал, что этот день наступит.
Он запрокинул голову и посмотрел на низкие, растрепанные тучи. И почти все твои друзья уже умерли, подумал он. Байрон ушел - тоже от лихорадки - двадцать с чем-то лет назад в Миссолонги, а Кольридж отдал душу Богу в 1834-м... Эшблес улыбнулся и уже не в первый раз задумался, сколько из поздней поэзии Кольриджа, в особенности из "Лимбо" и "Ne Plus Ultra", порождено смутными образами, вынесенными им из той ночи в апреле 1811 года. Некоторые строки до сих пор озадачивали Эшблеса: "Не самый лучший вид открылся Лимбо в клети той: Округлость стен и сторож-дух, бесплотный часовой; Но пуще этого ночной кошмар, что явью стал..." или: "О столб во мраке ночи, О черный свет, слепящий тьмою очи... Сгустившаяся тьма и шторм подземный..."
