Ознакомительная версия.
Я подхожу к оторванной голове вожака, которая до сих пор лежит на полу, среди осколков разбитой посуды. Поднимаю ее за волосы. Она тяжелая, весит килограмм тридцать, не меньше. В ней много металла.
– Может быть, мы прекратим это? – спрашиваю я. – Еще немного, и вы все умрете. Я могу вас отпустить.
– Нет, не можешь, – шипит голова.
Наверное, ей трудно говорить, потому что она не может использовать легкие. Ее голос едва слышен и похож на змеиное шипение.
– Почему?
– Потому что мы вернемся, чтобы выполнить задание. Мы ведь все равно не отступим.
– Ты ведь умная башка, – говорю я. – Достаточно умная, чтобы принять решение. Ты можешь остаться в живых. И они тоже.
– Нет.
– Жаль, – говорю я.
– Конечно, тебе жаль. Сейчас ты теряешь драгоценные секунды. Еще немного – и ты не успеешь ее спасти.
– Спасибо за подсказку, – говорю я, – это значит, что вы убили ее совсем недавно. Я постараюсь успеть.
Я швыряю голову на пол, и она катится, как металлический шар. Партнеры продолжают добивать устриц. Сейчас им почти не требуется моей поддержки: слишком большой перевес в силах. Некоторые из мертвых устриц уже начинают разлагаться, превращаясь в уйму сороконожек, эти механические твари копошатся и ползают, пожирая тела, не только свои, но и чужие, причем, каждая стремится сожрать как можно больше. На полу под нами разворачивается новая битва: тысячи металлических насекомых сражаются друг с другом за право жить и давать потомство. Эту гадость вполне можно назвать личинками устриц. А может быть, устрицы – это личинки этой дряни. Выглядит все это отвратительно и гадко. Они пытаются кусать за ноги и меня, но не могут прокусить кожу. Они невероятно прожорливы, и понятно почему: у них есть всего несколько минут, чтобы вырасти. Для этого нужно очень много энергии и очень много строительного материала. Они прогрызают даже столешницу перевернутого стола. Тех партнеров, которые упали и остались лежать, мне уже не спасти. Сороконожки прямо на моих глазах превращают их в ничто. Они ползут по стенам и выгрызают электророзетки, вытягивают провода и пожирают их так, будто это спагетти. Они уничтожают все, что имеет хотя бы какое-то отношение к технике, а за одно и многие другие вещи, например разбитую стеклянную вазу. Возможно, им нужно стекло или просто кремний.
Металлическая голова начинает кататься по полу. Это сороконожки катают ее туда-сюда, пытаясь обгрызть ее со всех сторон. Я не могу ее спасти. Не потому что не могу прогнать металлических насекомых, а потому что вожак сам выбрал смерть. Даже если бы сейчас я предложил ему жизнь, он бы не согласился. Поэтому через минуту от него не останется ничего. Сороконожки выкатывают голову прямо мне под ноги. У нее уже нет глаз и большей части кожи. Голова тихо кричит от боли. Я вижу, как судорожно сокращаются оставшиеся мышцы. Остаточный инстинкт самосохранения. Отвалилась нижняя челюсть и блеснула полукругом идеально ровных зубов. Целая куча сороконожек бросается на голову, и я больше ничего не вижу. Но, на самом деле, это не совсем смерть. Это переработка и преобразование в новый организм, имеющий встроенную видовую память, но лишенный памяти индивидуальной.
Битва закончена. Я проверяю оставшихся партнеров. Их пятеро, и все имеют серьезные повреждения. Эти роботы больше не смогут драться. Не смогут драться хорошо, я имею в виду. Если будет нужно, они еще отдадут за меня свои жизни. Но сейчас они не нужны. Я приказываю им уйти, и они уходят.
Сороконожек стало гораздо меньше, а те, что остались, двигаются медленно, раздутые, как мешки. Большинство из них уже сожрали друг друга. Когда этих тварей останется семнадцать, они прекратят есть и расползутся по тихим и темным углам, чтобы созреть, окуклиться и дать потомство.
Первым делом я пытаюсь связаться с Фемидой. Бесполезно. Она не собирается со мной разговаривать. Все комнаты второго этажа пусты. В подвале я нахожу несколько не активированных роботов хозяйственного назначения. Они слишком примитивны, чтобы сообщить мне что-нибудь. Во всех комнатах, куда я вошел, беспорядок и следы борьбы. В большом холле второго этажа стулья перевернуты, на полу разбитый цветочный горшок. На стене – следы пуль: десяток отверстий в виде широкого полукруга. Здесь выпустили целую очередь. В каминной трубе я нахожу тело старухи со сломанной шеей. Тело торчит ногами кверху. Это просто совпадение: мертвое тело, втиснутое в каминную трубу, описывал еще Эдгар По, в своей новелле, которая стала классикой жанра, – но вряд ли устрицы читали книги. Даже их вожак для этого слишком глуп. Просто тело засунули в первое попавшееся удобное место. Старуха может быть кем угодно, вполне возможно, что это кто-то из обслуги. Я давно догадывался, что, кроме нас с Кларой, в этом доме могут быть другие люди.
Я осматриваю старуху, и убеждаюсь, что жизнь еще не совсем покинула это тело. Сердце не бьется, и легкие не работают, но зрачки реагируют на свет. Это означает, что мозг пока жив. Ее шея сломанная срослась почти под прямым углом: когда повреждение оказалось опасным для жизни, батарея включилась автоматически, склеила спинной мозг и края позвонков. Склеила ли? Я кладу старуху на пол и проверяю рефлексы. Возможно, что спинной мозг все-таки срастить не удалось: жива только голова, остальное – безжизненная плоть. На вид старухе – лет девяносто. Она даже пытается мне что-то сказать, но движения губ слишком неуверенны, чтобы произнести хоть слово. Одна человеческая жизнь уже есть на моей совести. Есть и останется навсегда. Неужели это вторая?
Для начала я проверяю ее батарею. Она точно такая же, как и у меня. Очень большая и практически полная. Дата установки активации – всего несколько дней назад. Это уже подозрительно. С чего ради старуха, которая одной ногой стоит в могиле, будет устанавливать себе подобную батарею? Значит, я нашел то, что искал.
– Клара? – спрашиваю я.
Она шевелит губами. Похоже, что она пытается сказать слово «да». Но для начала нужно соединить спинной мозг. Времени на церемонии у меня нет. Я резко ударяю по шее сзади и слышу отчетливый треск. Порядок, шея сломана опять. Делаю большой крестообразный разрез сзади, отворачиваю четыре лоскута кожи, чтобы обнажить мышцы. Потом срезаю их, так, чтобы открылись кости. Пятый и шестой шейные позвонки раздроблены, осколки костей торчат во все стороны, спинные отростки вдавлены внутрь спиномозгового канала. Конечно, при таких условиях мозг не срастется. Ему просто негде поместиться. Сквозь канал, впрочем проросло несколько десятков тонких волокон, каждое толщиной с рыболовную лесу. Скорее всего, это нервы, контролирующие некоторые особо важные органы, хотя точно сказать невозможно.
Я отделяю осколки костей. Некоторые плотно приросли, приходится выдирать их просто «с мясом». Остальные отламываются или отпиливаются. Сейчас голова практически отделена от тела и держится лишь на трапециевидных мышцах, на мышцах стерноидальных и стерноклейдомастоидальных, плюс, разумеется, гортань, глотка и крупные артерии, которые я предусмотрительно не трогаю. Я же не хочу, чтобы из ее тела вытекла вся кровь. Теперь захватываю пальцами обрывок спинного мозга, торчащий сверху, и слегка подтягиваю. Его можно вытянуть на несколько миллиметров. Затем соединяю разорванные концы. Через минуту они срастаются. Теперь батарея может воздействовать сразу на весь организм. Девяносто процентов ее импульсов проходят сквозь клетки спинного мозга, поэтому до сих пор воздействие батареи на организм было минимальным. Руки женщины начинают шевелиться, но голова все еще отделена от тела. Мне остается восстановить позвоночник, а это не так быстро и требует аккуратности. Минут пять у меня на это уйдет. Она издает тихий стон.
– Клара, это ты? – спрашиваю я.
– Что ты со мной сделал? – она говорит очень тихо, но отчетливо.
– Я снова тебе спас.
– Мне очень больно. И кружится голова. Что у меня перед глазами?
– У тебя перед глазами поверхность стола, – говорю я. – Все в порядке. Не волнуйся. Ни в коем случае не пытайся повернуть голову, ты можешь разорвать спинной мозг. Я пытаюсь собрать куски твоих шейных позвонков.
– Это называется, все в порядке?
– Ерунда. Я поставлю тебя на ноги.
– Нет. Не поставишь. Мое время истекло.
– Еще больше шестнадцати часов.
– Мое тело уже начало стариться и умирать. Ты разве не видишь, как я выгляжу? Сколько мне лет? Пятьдесят? Шестьдесят?
– Около того, – уклончиво говорю я. Пока ей лучше не знать правды.
– Это необратимо. Оно меня убивает. Скоро мне будет семьдесят и восемьдесят, а потом я умру, и никакая батарея меня не спасет. Оно сидит во мне!
– Где оно?
– Везде. Оно распределено равномерно по всему телу. От него нельзя избавиться. Оно везде!
Ну, это мы еще посмотрим. Тело Клары всегда казалось мне чуть более тяжелым, чем должно быть. Даже сейчас, когда я поднимаю ее руку, я уверен, что она слишком тяжелая. В этом теле есть нечто лишнее. Именно то, что его убивает сейчас. Чуждый генетический материал. Дополнительные тринадцать процентов механической плоти. Где же они, эти проценты? Сейчас от тела остались лишь кожа да кости, если не считать высохших тяжей мышц. Не думаю, чтобы Фемида поместила свой носитель информации в мышцах или коже. Остаются кости, а они, как известно, пустотелые. Можно было бы ампутировать конечности, но дело ведь не только в костях конечностей. Огромное количество мелких пустот остается в костях черепа. Немало их и в позвоночнике. Как бы я ни старался, удалить все кости тела я не смогу. Кроме того, я не уверен, что скопления чуждых генов именно в костях. Это вероятно, но не обязательно. Остается лишь один выход. Но для начала поставим голову на место.
Ознакомительная версия.
