Кордонов остановился возле каменной глыбы, чернеющей посреди институтского двора.
— Это и есть Философский камень!
«Шутка, что ли?»
— Булыган?..
Вахтер любовно похлопал камень по шершавому боку.
— Сам ты булыган. Туго соображаешь, ха-ха-ха! Впрочем, не ты один привык поверхностно смотреть, не вникая в суть. Это институтские остряки прозвали камень Философским. Году в восемьдесят четвертом в дирекции решили установить перед входом в Институт памятник Гегелю. Заказали бюст философа ленинградскому скульптору… Фамилия из головы выскочила… Ну, неважно. А для постамента выбрали «письменный гранит», по-другому — «еврейский камень». Недалеко от Соловейска есть карьер, где этот камень добывают. Он в качестве облицовочного материала идет. Так вот. Привезли глыбу, выгрузили во дворе, да так и оставили. В райкоме узнали, что философу-идеалисту собираются памятник соорудить, и директора — на ковер. Вы что, говорят, обалдели!? Никакого Гегеля! Будет Энгельс стоять перед Институтом, и баста! Ну, пока суд да дело, перестройка началась. В стране — бардак. Не до памятников стало. А камень до сей поры двор «украшает». Вот такая история с географией, ха-ха-ха!
— Не понял, — буркнул Сева. — Егорыч пошутил надо мной, когда велел отыскать философский камень?
— А ты думал! Это тест для новичков… вроде армейского, когда салаг заставляют макароны продувать.
«Ну, Егорыч!!»
— Погоди обижаться, — продолжил Кордонов. — Главного шутники-то не узрели! Камень сей не простой. Посмотри внимательно, что видишь?
На темной поверхности камня выделялись поблескивающие в свете фонарей черточки.
— Закорючки какие-то… На еврейские буквы похоже.
— О! Не зря камень называют еврейским. Кстати, ты иврит знаешь?
«Во, загнул!»
— Откуда!?
— Чему вас только учат… Придется магию задействовать. Гляди мне прямо в глаза, я стану считать до десяти… Ну, поехали! Раз, два…
Пока колдун считал, Сева пребывал в легком оцепенении, своеобразном полусне.
— … девять, десять! Посмотри на камень. Можешь прочесть что-нибудь?
— Ё моё! Слово «шаббат» вроде бы. Точно! Суббота. Я понимаю иврит!
Севе довелось где-то читать о пегматите, иногда называемом «письменным гранитом», породе со своеобразным рисунком, напоминающим еврейские письмена. Но чтобы хаотично разбросанные черточки сливались в буквы и слова — быть того не может! Однако, вот же!
— … «Кровью искупятся грехи людские», — прочитал Кордонов вслух. — Видишь? Искупятся. Кровью.
Сева вгляделся в рисунок на камне: черточки сложились в буквы, те — в слова. Тяжело было с непривычки читать справа налево: «Не будет вам воскресения в День Последний».
«Что же получается? Колдун одно здесь видит, я — другое. Верно, потому что мы с ним слишком разные?!».
— Ну, что, мой юный друг, узрел Истину?
На камне появилась новая надпись: длем бйгк.
«Акопь бэ ядеха, — прочитал на иврите Сева, и перевел. — Всё в твоих руках».
— Да! — неожиданно для себя самого выкрикнул он. — Истина в нас самих! Мы, люди, как природные алмазы, нет совсем уж безупречных: в одном трещина, в другом пятно, третий — и вовсе черный, как уголь. Только это не значит, что все должны диким тварям уподобиться, глотки рвать друг другу.
— Если тебе нравиться быть овцой, можешь ей и оставаться, — отпарировал Кордонов. — Но, коли уж существуют овцы, то должны быть и волки, не так ли? — Скривился и сплюнул под ноги. — Должно быть, я ошибся в тебе, парень.
Сева почувствовал в словах колдуна угрозу. Оттого, что Кордонов в нем разочаровался, или он стал ненужным свидетелем. Удивительно, но страха Сева не испытывал, скорее наоборот, почувствовал неуверенность в поведении вахтера: тот, похоже, сам опасался чего-то. Кордонов все время оглядывался, посматривал по сторонам, явно нервничал.
«Чего ждешь, дядя? Или боишься: кто-то из Белых Магов мне на помощь придет?.. А ведь самое время. Положение-то у меня аховое…».
От стены отделился темный силуэт.
Еще не видя его лица, Сева узнал того, кто спешил на помощь…Черному Колдуну.
К ним тяжелой поступью запрограммированной на убийство машины приближался Питон.
3
— Так вот кто к нам пожаловал! Давненько не виделись. — Кордонов глянул на часы. — За смертью тебя посылать!.. Где остальные!? Где эти недоноски со своим говнюком главарем? Работнички! Угораздило же меня связаться… Всё за пацаном гоняетесь? Так вот он! Без вас я управился, как видишь.
Питон не отвечал. Он остановился в двух шагах от Кордонова с Всеволодом, и стоял теперь — статуя статуей.
— Что молчишь, как не живой?
Мертвяк не отреагировал на «казарменную» шутку Хозяина. Похоже, он ждал сигнала разделаться, наконец, с «пацаном».
Сева весь внутренне сжался, не видя для себя пути к спасению.
Кордонов не торопился отдавать приказ, задумался о чем-то.
— Что стало с Меченым и его парнями? — спросил он Всеволода. — Ты их убил?
— Никого я не убивал! — сорвался на крик Сева.
— Не ори! — прикрикнул Кордонов. — Куда же они подевались?
— Они там остались… в прошлом. Егорыч говорил: Меченый решил жить праведной жизнью…
— Иди ты! Не заливаешь, нет? — опять потер в задумчивости подбородок. — Бывает. На моей памяти не раз самые отпетые разбойники, насильники и убийцы, из тех, кого нынче зовут отморозками, удалялись в монастыри, грехи замаливать. Что ж — пускай! Толку, правда, от такого раскаяния, думаю, не шибко много. Ни к чему — все равно спасутся все, и праведные и неправедные, ха! — повернулся к Питону. — Не так ли, друг мой?! Тебе, в твоем нынешнем состоянии виднее, да? Не молчи, скажи чего-нибудь!
— Ты и сам, скоро, все узнаешь.
Голос у Питона был, как и его облик, безжизненным, лишенным человеческой теплоты.
— Ну, вот. А я думал — язык проглотил, ха-ха! Только ошибаешься, я пока помирать не собираюсь.
— Не все в твоей власти, — бесстрастно возразил Питон.
— Да ты, никак, грозишь мне!? Хорош, ничего не скажешь! Кто оживил тебя!? Передал всю энергию старичка Солнцева!? А, ты… Все вы, уголовники, неблагодарные твари. Вот, перед тобой тот, кто тебя убил! Узнаешь, да? Юрин Всеволод Кириллович, собственной персоной.
«Все. Кранты… Бежать надо. Но, как!?»
Мертвяк повернул голову и посмотрел Севе в глаза. Его взгляд — невероятно! — сделался осмысленным, живым.
— Сева… Не бойся. Сейчас я — Солнцев… Еще не совсем утратил свое сознание… Он, — указал пальцем на колдуна, — сделал меня нелюдью. Перенес мой разум в труп, в послушного его воле зомби. Я должен был доставить тебя к нему. Живым или мертвым. Он просчитался… Мы, с тобой вернулись из прошлого по временной петле… Но, здесь, в данном отрезке бытия, а именно, 3 сентября, в субботу, я — мертв. Здесь мне нет места. Оставалась единственная для меня возможность — задействовать сознание, заключенное в тело Питона.
