— Выбрось книгу!
— Но почему? — пыхтел он, отбиваясь от меня.
— Почему я должен ее выбросить?
— Выбрось немедленно. Здесь нет ничего твоего. Здесь все принадлежит твоим внукам!
— А кому они обязаны? Разве не нам? Кто строил для них Будущее?
И стены капсулы уже бледнели, истончались, и зеленая радушная дымка затягивала сияющее яебоэ и все глуше доносился до нас рев торжествующей толпы. Отпаянным рывком я вырвал книгу и выбросил из капсулы. В сжатых пальцах Ильи остался лишь обрывок суперобложки. И почти сразу МВ вошла в маше время.
Илья не оправдывался. Он сидел за столом и вместе с нами молча смотрел на Председателя. — Прецедент создан, — сказал Председатель, — в наши руки попал материальный объект из другого времени. Это всего лишь обрывок суперобложки, но, к сожалению, он не должен был попасть к нам, Правда, он не настолько информативен, чтобы поднимать излишнюю тревогу. На нем виден портрет автора книги, ж счастью, далеко не полный. Мы видим лишь часть совершенно голой, лысой, а может быть, выбритой головы. Тут же указан год издания — две тысячи одиннадцатый — и видна часть аннотации ели рекламного текста, «…теперь, эдик, — процитировал он, — стоит над городом как великое и вечное не прости, завещанное вам классиком XX века Ильей Петровым…» — Председатель поднял глаза и все же не сдержал улыбки: — Видимо, кто-то из наших коллег, — он, разумеется, имел в виду Петровых, — будет радовать читателей и в будущем веке!
И замолчал.
Растерялся.
Осознал проблему, вызванную таким поворотом дед.
— Судя по обрывку аннотации и по монументу, который нам удалось увидеть, — виновато запыхтел мой друг, — герой неизвестной нам книги столь же нарицателен, сколь и отрицателен. Видимо, мой новгородский коллега, а может быть, я сам, сумел создать образ, заставивший задуматься людей планеты. Единственное, что облегчает мою несомненную вину, это сознание того, что наши общие усилия не пропали даром и люди Будущего научились возрождать погибшие виды, а значит, биомассе Вселенной уже не грозит вырождение. Откликнулся и новгородец:
— Боюсь, мой вариант повести не столь отчетлив, как вариант моего коллеги. И боюсь, эта подсказка из Будущего вовсе не поможет мне. Я не люблю подсказок. В этом смысле проведенный эксперимент меня огорчил.
— А соавторство? — быстро спросил Председатель.
— Исключено, — сердито вмешался я. — В аннотации указан один автор.
Случись иначе, я бы не позавидовал герою. В первой главе, пиши ее новосибирец, Эдик, несомненно, выменял бы за пару матрешек самый большой, самый красивый минарет Султанши — матери, чтобы во второй главе, пиши ее новгородец, полностью раскаяться и посвятить свое свободное время, скажем, проблеме славян на Крите, с тем чтобы в третьей главе, пиши ее мой друг, в приступе злостного рецидива заполучить в свои руки знаменитый фестский диск и тут же обменять его на бочку розового кипрского вина, которое он, Эдик, в четвертой главе, пиши ее новгородец, слил бы не сомневаясь в лазурные воды Средиземного моря.
— Коллега прав, — вздохнул мой друг. — Искусству не нужны никакие подсказки. Но все же мы имеем дело с реальностью, а потому… следует садиться за работу.
Наступила тишина.
— И все же, — сказал наконец Председатель, — не надо думать, что наш эксперимент не дал результата. Убедительное торжество над Эдиком — разве это не достижение? Разве не о таком будущем мы мечтаем? Доверимся времени и себе и начнем работу. С этой минуты, — обвел он глазами собравшихся, — все маршруты МВ в будущее приостанавливаются до две тысячи одиннадцатого года, когда выйдет в свет… — он поколебался, отыскивая нужное определение, и нашел его: —…замечательная книга Петрова!
И замолчал, хотя в глазах его светился все тот же вопрос: кто, кто, кто именно написал эту книгу?
Вы вправе спросить об этом и меня. Но, как и Председатель, я не смогу вам ответить. Ответ нам дадут сами Петровы. Мы не видим пока их новых произведений, но они над ними работают. Это большая работа. Им сейчас нужны очень емкие, очень убеждающие слова — такие, чтобы люда Будущего могли понять и принять их. А они поймут, я в это верю. Ведь я сам видел праздник возвращенного галлинаго!
Исходя из сказанного выше, я повторяю: все слухи об отходе от литературной деятельности как Илья Петрова (новосибирского), так и Ильи Петрова (новгородского) основаны на недоразумении. Оба писателя живы и здоровы, оба занимаются любимым делом.
Каждое утро я слышу за стеной, в квартире моего друга, стрекот пишущей машинки. Иногда Илья заходит ко мне. Он бродит по кабинету, проборматывает вслух приходящие а голову фразы, а то показывает фотографии, полученные из Новгорода. «Смотри, — посмеивается он. — Я работаю, а новгородец лысеет! — Сказав так, Илья проводит рукой по достаточно еще густой шевелюре. — Если так пойдет и дальше, я начну брить голову!»
Однажды Илья рассказал мне притчу о лисе и коте.
Лиса знала тысячу уловок, кот только одну. При первом признаке опасности кот мгновенно забирался на дерево. Лиса посмеивалась над котом. Но когда однажды завыли, зарыдали где-то рядом злобные псы, лиса растерялась: какой уловкой воспользоваться? А кот, он уже сидел на дереве.
Если считать работу единственно достойной уловкой, оба писателя давно сидят на дереве.
Вы вздыхаете: ах, две тысячи одиннадцатый! Вы вздыхаете: это так не скоро! Но любовь к шедеврам предполагает терпение, а молчание писателя — его воля. Человек, заглянувший в Будущее, не может спешить. Вполне вероятно, что он не увидел там особых подсказок, вполне вероятно, что он еще не знает ответов на им же поставленные вопросы, одно ясно: спешить он уже не будет. Время летит быстрей, чем нам того бы хотелось. Время течет гораздо медленней, чем хотелось бы Петровым. Но оно все равно течет, и мы не вправе его торопить. Наше время — оно для всех. Будем ждать.
Это сближает.
Борис Штерн
Спасать человека
Необходимое дополнение к трем законам Азимова
посвящается Геннадию Прашкевичу
Звездолет был похож на первую лошадь д'Артаньяна — такое же посмешище. Или у д'Артаньяна был конь? Ни одна приличная планетка не разрешила бы этому корыту с грязным ускорителем замедленных нейтронов сесть на свою поверхность. Разве что при аварийной ситуации.
Эта ситуация давно обозначилась, но инспектору Бел Амору совсем не хотелось орать на всю Вселенную: «Спасите наши души!» Галактика была совсем рядом, может быть, даже за тем холмом искривленного пространства. Ему чудился запах Млечного Пути. Пахло дождем, квасом, березами… Вот в чем дело — пахло парной и березовым веником. Значит, робот Стабилизатор затопил для своего командира прощальную баньку.
