Меня всегда поражало, как Билли-Скотт говорил о своей работе. Когда мы, словно два опытных старьевщика, толковали о распродажах и аукционах, легко было забыть, что он высокопрофессиональный юрист. Я подумал, что он, может быть, вовсе и не Малыш Билли. С какой стати ему прикидываться не тем, кто он есть на самом деле?
– Так все-таки, на кой черт пришельцу понадобилась заброшенная территория?..
* * *
При регистрации Старьевщик получил от Лайзы дармовую кока-колу. Как всегда, он торговался решительно, но умело и никогда не переходил десятитысячный рубеж. Участники торгов бродили по этажу, просматривая все, что планировалось выставить в течение недели, и делая для себя заметки.
Я копался в коробке, полной старых жестянок и нашел одну с изображением ковбоя, объезжающего лошадь на родео в Калгари. Я вытащил ее и стал разглядывать. Старьевщик подошел ко мне сзади.
– Неплохая вещица, а? – обратился я к нему.
– Мне она очень нравится, – ответил Старьевщик, и я почувствовал, что заливаюсь краской.
– Ты ведь собираешься сегодня участвовать в торгах, верно? – сказал я и кивнул в сторону Скотта-Билли. – Я думаю, это Билли. Тот, чья мать продала нам… тебе ковбойскую сумку.
– В самом деле? – отозвался Старьевщик, и это прозвучало так, словно мы снова партнеры, а не соперники. Внезапно я почувствовал укол совести, словно собираюсь в какой-то степени предать Скотта-Билли. Я сделал шаг назад.
– Джерри, мне очень жаль, что мы поссорились.
Я выдохнул воздух, который, сам того не замечая, задержал в груди.
– Мне тоже.
– Торги начинаются. Можно, я сяду рядом с тобой?..
Вот так и получилось, что мы все трое сели рядом, и Старьевщик со Скоттом-Билли пожали друг другу руки, и аукционист начал свою вступительную речь.
События в этот вечер произошли самые невероятные. Я сделал заявку на одну из таких вещиц, которые зарекался когда-нибудь покупать. Это был набор из четырех стаканчиков для овалтина, как в фильме про сиротку Анни. Точно такие же стояли у бабушки на кухне, так что когда я их увидел, то мигом перенесся туда, где часами сидел после обеда с книжками-раскрасками, сосал диковинные, твердые, как камень, леденцы и слушал, как из гостиной доносятся звуки радиолы, где крутится пластинка с записями Либерачи.
– Десять, – произнес я, открывая торг.
– Заявлено десять, десять, десять, заявлено десять, кто заявит двадцать, кто заявит двадцать, двадцать за четыре стакана…
Старьевщик помахал свой карточкой участника торгов, и я подпрыгнул как ужаленный.
– Космический ковбой дает двадцать… Кто даст тридцать?.. Сэр, вы не заявите тридцать?
Я помахал своей карточкой.
– Ваши тридцать, сэр.
– Сорок, – сказал Старьевщик.
– Пятьдесят, – выкрикнул я даже раньше, чем аукционист успел перевести взгляд на меня. Старый профи, он чуть отступил и позволил нам вести борьбу.
– Сотня, – сказал Старьевщик.
– Полста сверху, – ответил я.
В зале воцарилась полная тишина. Я подумал о своей почти израсходованной кредитке «Мастеркард» и прикинул, даст ли Скотт-Билли мне взаймы.
– Двести, – сказал Старьевщик.
«Ну, и прекрасно! – подумал я. – Плати две сотни. Точно такие же я могу купить на Куин-стрит за тридцать баксов».
Аукционист посмотрел на меня.
– Заявлено двести. Вы не заявите двести десять, сэр?
Я покачал головой. Аукционист сделал долгую паузу, заставив меня как следует вспотеть перед тем, как окончательно решиться выйти из игры.
– Заявлено двести… Еще заявки будут? Нет других заявок? Продано за двести долларов номеру пятьдесят семь…
Помощник принес стаканы Старьевщику. Тот взял их и сунул под сиденье.
* * *
Когда мы уходили, я чуть не дымился от злости. Старьевщик шел рядом. Мне хотелось заехать ему кулаком по физиономии… Я никогда никого не бил кулаком, но сейчас еле сдерживался, чтобы не врезать ему от души.
Мы вышли на улицу, и я несколько раз глубоко вдохнул прохладный ночной воздух, прежде чем закурил сигарету.
– Джерри, – сказал Старьевщик.
Я остановился, но не повернулся к нему. Вместо этого я стал разглядывать, как такси въезжают в находящийся рядом гараж и выезжают оттуда.
– Джерри, друг мой, – сказал Старьевщик.
– Что?! – произнес я так громко, что даже сам вздрогнул. Скотт, стоящий рядом со мной, тоже дернулся.
– Мы отбываем. Я хочу попрощаться с тобой и оставить тебе некоторые вещи, которые не смогу увезти с собой.
– Что-о?! – снова сказал я, а Скотт повторил это тут же следом за мной.
– Мой народ – мы все убываем. Это решено. Мы получили то, за чем прилетали сюда.
Он умолк и направился к своему фургончику. Мы, совершенно ошарашенные, последовали за ним.
Экзоскелет Старьевщика включил соответствующую программу и сдвинул в сторону панельную дверцу, открывая ковбойскую сумку.
– Я хочу отдать это тебе. А себе заберу стаканы.
– Ничего не понимаю, – сказал я.
– Вы покидаете Землю? – настороженно спросил Скотт.
– Это решено. Мы отправляемся в путь в течение следующих двадцати четырех часов.
– Но почему? – воскликнул Скотт уже почти сердито.
– Мне трудно это объяснить. Вы должны понимать, что те вещи, которые мы передали вам, для нас пустяки. Практически бесполезны. За них мы получили от вас то, что почти бесполезно для вас… Согласитесь, это честный обмен. Но теперь время отправляться в дорогу.
Старьевщик вручил мне ковбойскую сумку. Она пахла смазкой от экзоскелета Старьевщика и чердаком, где пылилась, прежде чем попасть к Старьевщику в руки. Я чувствовал, что начинаю все понимать.
– Это для меня… – медленно проговорил я, и Старьевщик поощрительно кивнул. – Это для меня, а себе ты оставляешь стаканы… И я буду смотреть на это и чувствовать…
– Ты правильно понял, – с заметным облегчением сказал Старьевщик.
Да, понял. Я понял, что инопланетянин, который носит ковбойскую шляпу и шестизарядный револьвер, а потом отдает их навсегда, – это стихи и проза. И холостяк лет тридцати, который готов выложить половину месячной арендной платы за четыре стакана, которые напомнили ему бабушкину кухню, – тоже стихи и проза. Как и никому не нужная земля неподалеку от Калгари.
– Ну и старьевщики же вы все! – произнес я.
Старьевщик улыбнулся так, что я мог увидеть его десны, а я поставил сумку на землю и похлопал ему в ладоши.
* * *
Скотт оправился от потрясения благодаря тому, что провел всю ночь в офисе, ведя бесчисленные переговоры по телефону и работая на пределе возможного. У него была мощная фора: больше никто не знал о том, что чужаки покидают Землю.
