Неужели меня по возвращении (если, конечно, я вернусь) ожидает нечто подобное?
— Пойдем через окно, — сказала Маша и лихо махнула в проем без рам и стекла.
Мы крадучись обходили помещения ДК, огибали горы мусора и битого стекла, поломанную мебель. «Гагарам» досталось не только снаружи, но и внутри. Автомат оттягивал руки, но я ни на секунду не опускал его, понимая, что смертельная опасность подстерегает за каждым поворотом.
Двери в малый кинозал, расположенный на втором этаже в самой глубине ДК, были заперты изнутри. Снизу пробивалась полоска света, а из зала доносилось гудение нескольких десятков голосов.
Вязальщица показала на пальцах: стреляем по замку на дверях вместе, входим вместе; важно в первый момент усилить фактор внезапности страхом, который могут вызвать двое агрессивных, выглядящих не вполне адекватными, вооруженных людей.
— Раз, два, три!
Загрохотали автоматы, выбиты плечами двери. Мы орем, как сумасшедшие, паля в потолок:
— На пол!!! Все на пол!!! Лежать, не двигаться!!!
Малый кинозал, в котором я бывал не единожды до и после ремонта, совершенно преобразился. Ряды кресел сняты и поставлены вдоль стен. По стенам, по всему периметру — горящие черные факелы в держателях; искрят и потрескивают. Сцена и экран отсутствуют. На месте экрана — огромная черная бархатная занавесь. В центре зала — круглое деревянное возвышение, выкрашенное черным. На возвышении — два обычных офисных стола, составленные вместе, накрытые пурпурным бархатом с изображением перевернутой пентаграммы, вписанной в круг (символ написан жирно и аккуратно, чем-то черным); покрывала не хватило, чтобы прикрыть ножки и ящики. Вид устрашающий, но и комичный. На столе, с опутанными толстой ржавой цепью руками, худенькое мальчишеское тельце, раздетое до пояса. На груди — также изображение перевернутой пентаграммы в кругу. Голова повернута в нашу сторону, глаза закрыты. Жив? Или нет? Митька окружен шестью внушительными подсвечниками (два слева, два справа, один в ногах и один над головой) с шестью горящими черными свечами на каждом.
В зале нечем дышать; пахнет потом, тяжелый дух от ароматических палочек. Похоже, это настоящие сатанисты, без дураков.
Люди в черных плащах и черных капюшонах, скрывающих лица — больше трех десятков, — лежали на полу вниз лицом. Двое с той стороны стола остались стоять. На обоих — темно-фиолетовые с золотистым оттенком плащи и капюшоны, также скрывающие лица. Один инстинктивно вскинул при нашем появлении руки: в правой был прямой длинный кинжал, блеснувший в свете факелов.
— Нож!!! — страшно заорала Вязальщица и направила на него автомат. — Бросай нож!!! За себя!!!
Человек выполнил команду после паузы.
Другой был абсолютно спокоен. Именно этот — главный, подумал я.
— Вы кто? — спросил он глуховатым властным голосом.
— Мы пришли за мальчиком, — сказал я. — Отдайте, и мы уйдем. В противном случае устроим бойню.
— Вы не можете его забрать. Он предназначен не вам.
— Открываем дискуссию, — сказал я и выстрелил одиночным в его правую руку.
Тело главного дернулось назад, из предплечья взметнулись капли крови. Рука повисла плетью. Но уже через пару секунд человек вернулся в прежнее положение и заговорил как ни в чем не бывало:
— Вы не можете его забрать. Он не ваш. Он нужен для ритуала.
— Тебя не спрашивают, говноед, для чего он нужен!!! — заорала Вязальщица. От ярости она была не в себе. — Отвязывайте!!!
Время безнадежно уходило; фактор внезапности растворялся. Главный мастерски тянул время. Кое-кто из лежащих зашевелился, начал приподниматься.
— Никому не двигаться, рукоблуды уродливые!!! — закричала байкерша и дала очередь над головами (шевеление плащей прекратилось), а потом сбила выстрелами несколько факелов. Два погасли, но два продолжали гореть на полу. — Будет пожар, — негромко сказала она мне. — У нас минута, от силы две.
Даже отсюда я видел, как кровь из раны главного течет по плащу снаружи.
— Забираю Митьку, и уходим, — сказал я и двинулся к возвышению.
Вязальщица кивнула и зашарила под курткой в поисках новой обоймы.
Я шел между телами лежащих. Дуло АКМ было направлено на главного. Его помощника я считал совершенно не опасным.
Лицо Митьки было мертвенно-бледным. Грудь еле заметно вздымалась: жив. Ну конечно — сатанистам для их ритуала он был нужен именно живым…
Взойдя на возвышение, я откинул автомат за спину и попытался поднять мальчика на руки, но цепь, сковавшая его руки, другим концом крепилась где-то внизу — то ли к полу, то ли к столам. Попробовал распутать — ничего не вышло.
— Развязывай! — заорал я на главного. — Жить надоело?!
— Краткий миг жизни — лишь служение Ему в телесной оболочке, — хрипло и не вполне членораздельно сказал он. Потеря крови давала себя знать.
— Часть твоей телесной оболочки уже повреждена. Хочешь лишиться второй конечности?! Развязывай быстро!!!
Что-то забеспокоило меня на периферии зрения. Я кинул взгляд вправо. Деревянная обшивка стен лениво занималась огнем.
— Артем! — заорала Маша, возясь с автоматом. — Быстрее!
Главный внезапно подался вперед, перегнулся через лежащего Митьку, опершись на здоровую руку. Он был близко, и я мог поклясться, что у него нет лица.
— А ведь я знаю тебя, — прошипел он. — Ты убил Вельзевула, одного из лучших слуг Его! Тебя не будет!
Главный отшатнулся назад, а его помощник молнией перемахнул стол и теперь стоял рядом со мной. Стремительный взмах руки с кинжалом (то ли не бросил тот, то ли имел еще один?..) — я зажмурился… Вязальщица успела первой. Автоматная очередь, нож отлетел в сторону, тело помощника заплясало и рухнуло, обливаясь кровью, с возвышения на пол, на лежащих сатанистов. Капюшон откинулся. Под ним была голова мужского манекена.
Я схватил стоящий справа тяжеленный канделябр и, разбрасывая свечи, что было сил ударил главного в голову. Он без звука завалился на спину. Не глядя, я откинул свое орудие. Оно упало на спину одного из лежащих, и плащ тут же вспыхнул, словно был пропитан чем-то горючим. Человек заорал, вскочил. Вязальщица тут же разорвала его очередью, заорала страшно:
— Всем лежать, твари!!!
АКМ был у меня в руках. Два одиночных — и цепь лопнула. Снова откинув автомат за спину, я подхватил Митьку, оказавшегося легким, почти невесомым, и понесся к выходу. Маша, матерясь и постреливая, прикрывала отход.
— Сколько зла в городе, — сказал я, укутывая мальчика в свою футболку и куртку. — Я и предположить не мог…
— Ухолишь? — спросила Маша. В ее голосе звучала скрытая надежда.
