даже не мои!
— Тогда чьи же? — поинтересовался я.
— Метьюэя, разумеется, — с горечью ответил он. — Мы считали, что временной парадокс невозможен, — жаль, что вы не читали всего, что понаписали на эту тему наши ученые. Целые библиотеки. В общем, о том, что невозможно, скажем, скопировать картину с будущей репродукции — так, чтобы при этом не было исходного произведения. Но ведь именно этим я и занимаюсь! Я по памяти пишу копии работ из той книги!
Жаль, что я не могу открыть ему правды — он такой славный парень, особенно по сравнению с настоящим Мэтьюэем. И он так страдает. Но я не могу. Видите ли, он сознательно старается не копировать тех работ. Он старается изо всех сил, даже отказывается думать о той книге или говорить о ней. Недавно я таки раскрутил его на разговор об этом, пусть и короткий. И знаете что? Он ее почти не помнит, ну разве что весьма приблизительно! И еще бы ему ее помнить — он ведь и есть настоящий Морниел Метьюэй, так что никакого парадокса не случилось.
Но если я скажу ему, что он по-настоящему пишет эти свои работы, а не копирует их по памяти, он запросто может утратить остаток веры в себя. Поэтому приходится позволять ему считать себя фальшивым гением, тогда как на самом деле это не так.
— Не парьтесь, — повторяю я ему. — Деньги не пахнут.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Душой, телом, а порой тем и другим сразу я жил в Нью-Йоркском районе Гринвич-Виллидж с конца 40-х и до середины 60-х — то есть в те годы, за которые было написано большинство этих рассказов. Я лично знал двадцать или тридцать вариаций на тему Морниела Метьюэя — и каждый из них точно так же верил в свою гениальность, только многие из них своей зубастой хищностью заметно превосходили моего вымышленного персонажа. С двумя наиболее достойными и многообещающими я дружил еще с колледжа — с Гарольдом Пэрисом и Ирвином Эйменом. Я всегда считал, что одного из этой пары спустя век или два назовут настоящим мастером. И он — не буду уточнять, кто из двух — послужил талантливым прототипом Морниела — вплоть до реплики про Пикассо и Руо. Он же, только в более зрелом возрасте, стал одним из прообразов м-ра Глеску.
Позвольте добавить еще, что во времена, когда я познакомился с этими парнями в Высшей школе Авраама Линкольна, я собирался уже стать писателем, но гораздо больше восхищения питал к живописи. Спроси меня тогда, кем бы мне хотелось стать больше, Шекспиром или Рембрандтом, Джонатаном Свифтом или Полем Сезанном, я бы жевал губу, дергал бы себя за волосы, но в конце концов выбрал бы художника. Однако с годами мне пришлось осознать, что дарованная мне толика таланта лежит в области литературы, а не изобразительных искусств. Вот вам и второй прообраз м-ра Глеску. Увы.
Написан в 1954 г., опубликован в 1955 г.
