— И долго я в кроватке провалялся? — осведомился я.
— Трое суток.
— Трое суток?! — Я вытаращил глаза, не в силах поверить в это. — Невероятно!
Эйбер пожал плечами.
— У нас дел было по горло. В конце концов отец решил, что сам ты не проснешься, и вот последние три часа мы только тем и занимались, что говорили с тобой, пытались тебя растолкать, орали на тебя. Ты начал хоть как-то реагировать только тогда, когда отец сказал тебе, что ты нужен какому-то королю. Насколько я понял, не королю Утору?
— Королю Эльнару. Я состоял у него на службе в Илериуме. — Я покачал головой и поморщился: комната пошла по кругу. Но как только я замер, все успокоилось. — Я вас почти не слышал. Я спал. А снилось мне, будто я плыву на корабле.
— На корабле? С чего бы это?
— Эта комната — все здесь — как бы движется. И до сих пор движется. Но на самом деле это не так, верно? Дело во мне?
— Боюсь, что так, Оберон.
Я вздохнул. Пока я не шевелился, комната вела себя более или менее смирно. Медленно и осторожно повернувшись, не делая резких движений, я обнаружил, что пол как бы ускользает из-под ног. Он вроде бы пытался смещаться в ту или в другую сторону, в зависимости от того, куда я поворачивался. Замерзший, промокший, мучающийся от тошноты и совершенно несчастный — вот почти исчерпывающее описание моего состояния. Однако теперь головокружение почти отступило, а вместе с ним, отчасти, и желание распять Эйбера.
Чувствуя себя чуть-чуть лучше, чем собака, которую хотели утопить, да не утопили, я швырнул полотенце в Эйбера, целясь ему в голову. Он поймал полотенце, отбросил в сторону, щелкнул пальцами — и полотенце исчезло так же легко и послушно, как появилось.
— Не спать, — снова предупредил меня брат.
— Уснешь тут, как же, когда ты меня стережешь, — буркнул я. — А как насчет того, чтобы маленько перекусить? — Я ощущал внутри себя пустоту, жаждущую, чтобы ее чем-нибудь заполнили. — И выпить. Я готов выпить море вина.
— А ты уверен, что это мудро?
— Ладно, к чертям вино. Помираю от голода. Если тебе удастся раздобыть еды, хотелось бы чего-нибудь самого простого. Хлеба, сыра, ну, может быть, мясного пирога — чего угодно, лишь бы поскорее.
Эйбер растерялся, уставился себе под ноги.
— Еду подают внизу. Но до обеда еще часа два-три. Как думаешь, не дотерпишь?
— Я… Пожалуй, я бы лучше тут поел.
К ходьбе по лестнице я пока морально не подготовился.
Эйбер пошарил в воздухе и выудил из ниоткуда накрытый поднос, который тут же водрузил на стол. Хлеб, сыр, острый нож и большущий стакан с чем-то, похожим на сидр.
— Вот спасибо! Присоединишься ко мне?
— Пока нет. Я…
Он не договорил. Где-то за дверью зазвенел колокольчик. Звякнул три раза — и стих. Эйбер так сдвинул брови, что я понял: ничего хорошего этот звоночек не предвещал.
Я спросил:
— Что за трезвон?
— Гости.
— Нежелательные?
— Я… не знаю. — Он встал, шагнул к двери, остановился. — Не засыпай, — зловеще предупредил он. — И вообще. Там, откуда родом этот кувшинчик, воды еще уйма. Я вернусь через пару минут.
— Не буду я спать, — пообещал я и хихикнул, старательно разыгрывая невинность. — Даже думать не могу про то, чтобы лечь, после того, как трое суток провалялся.
— Гм-м-м…
Эйбер с сомнением глянул на меня и закрыл за собой дверь.
На вид еда была хорошая. Я отрезал большой кусок сыра и принялся медленно его пережевывать. Сыр оказался очень вкусным — острым и хорошо выдержанным, с небольшим привкусом дымка. Я съел еще кусок. Какой смысл ждать братца, если он все равно есть не собирался?
Теплый хлеб с хрустящей корочкой очень хорошо пошел с сыром. Сидр мне не очень понравился. Я всегда считал сидр напитком для маленьких детишек, если только он не был хорошенько креплен. Но все же запивать им хлеб и сыр было недурственно.
Расправившись с едой, я откинулся на спинку стула, чувствуя себя сытым и отчасти довольным. Из коридора не доносилось никаких звуков, и колокольчик больше не звенел.
А потом я расслышал вдалеке какой-то стук, а потом еще два похожих звука потише. Двери хлопали? Или кто-то распахивал ставни, чтобы проветрить давно не использовавшуюся комнату?
Но чем более я надеялся на простое и безвредное объяснение, тем упрямее ко мне подкрадывались сомнения. Куда подевался Эйбер? Почему он не вернулся?
Я слушал, ждал, что вот-вот за дверью послышатся приближающиеся шаги Эйбера, и моя тревога все сильнее нарастала. Я ненавидел себя за слабость и головокружение. Я привык владеть собой в любой ситуации, быть лидером, а не беспомощным калекой. А сейчас, если бы кто-то напал на нас, я бы из комнаты выйти не сумел бы. не говоря уже о том, чтобы помочь Эйберу или прорваться из дома на улицу.
Я напрягся и попытался расслышать что-нибудь на фоне непрерывного приглушенного шипения ветра, но не услышал ни звона мечей, ни предсмертных воплей стражников. Если бы на нас напали, должен же я был услышать хоть что-нибудь! Видимо, к нам все-таки пожаловали дружественно настроенные гости. Вероятно, явились с визитом вежливости соседи — в конце концов, Дворкин не наезжал сюда много лет. Разве не естественно было со стороны каждого здешнего жителя заглянуть, поприветствовать хозяина, поболтать о добрых старых временах? Наверное, так оно и было. За хозяина остался Эйбер и отвертеться от соседей не мог. Наверняка он не хотел, чтобы они проведали о моей болезни. Здесь мы не должны были ни перед кем обнаруживать свою слабость.
Безмолвие сильно затянулось. Шум ветра немного усилился. Я подобрал крошки с тарелки, запил их остатками сидра и продолжал с нетерпением ждать. Мне всегда с трудом давалось безделье. Я поерзал, и стул негромко скрипнул. Из-за двери даже шепот не доносился.
Прошло не менее получаса. Эйбер не оставил бы меня одного так надолго, если бы ничего не случилось. Что же это за таинственные гости? Что им потребовалось?
И тут я услышал где-то поблизости звук, похожий на звон разбитого стекла, и встал. Гости не приходят в дом, разбивая стекла. Что-то определенно было не так.
Не помешало бы выглянуть в коридор и поглядеть, как там и что. В конце концов никто не запрещал мне выходить из комнаты. Запрещалось мне только спать.
Оттолкнувшись от подлокотников стула, я поднялся на ноги. Комната слегка качнулась, но стоило мне простоять неподвижно пару мгновений, и все успокоилось. Где моя перевязь с мечом? Ага, вот она, на крючке слева от двери.
Полушагая, полускользя по раскачивающемуся полу, я благополучно добрался до стены, снял с крючка перевязь, обернул вокруг пояс и застегнул пряжку. Меня охватило спокойствие, какое испытываешь перед боем. Если мне суждено погибнуть, я погибну как мужчина, с клинком в руках. Я сжал в пальцах посеребренную рукоять меча и, ощутив ее холод, почувствовал себя еще более уверенно.
