Малыш все знал. Он точно знал, на что шел.
* * *
— Он снова здесь, наверху, — сообщила со второго этажа Долли, — но дверь не открывается. А теперь опять поехал вниз. — Оставь его в покое и возвращайся к столику! — приказал Васко.
Долли тут же поняла, чего от нее хочет шеф, и поспешила вниз по обитым красным ковром ступенькам лестницы. Она не удивилась, обнаружив, что столик, за которым сидел мужчина с разбойничьей рожей, пуст. Ни бандита, ни русской девицы. Лишь стодолларовая купюра, небрежно сунутая в бокал. Разумеется, он заплатил наличными!
И исчез.
* * *
Вокруг Васко стояли трое сотрудников службы безопасности отеля, и каждый говорил что-то свое. Васко, возвышавшийся над ними на пол головы, рявкнул, приказав им заткнуться
— Скажите мне только одно, — потребовал он, — как можно открыть дверь?
— Он, наверное, перевел механизм открывания дверей на ручной режим.
— Как ее открыть?
— Нужно отключить электропитание лифта.
— И тогда дверь откроется?
— Нет, тогда лифт остановится, и мы сможем открыть дверь с помощью инструмента.
— Сколько времени все это займет?
— Может, десять, может, пятнадцать минут. Но какая разница, парень-то все равно никуда не денется!
— Денется, — мрачно ответил Васко. Парень из службы безопасности засмеялся:
— Куда ему, на хрен, деваться?
Кабина лифта снова опустилась. Толман стоял на коленях.
— Вставай! — прокричал Васко, безуспешно дергая дверь. — Вставай, вставай! Давай же, сынок, вставай! Не стоит оно того!
Внезапно глаза Толмана закатились, и он повалился на спину. Кабина снова пошла вверх.
— Да что за черт! — возмущенно воскликнул один из охранников. — Кто он вообще такой?
«Ах ты, Господи!» — подумал Васко.
* * *
Малыш Толман действительно отключил автоматику в механизме лифта, и понадобилось сорок минут для того, чтобы открыть двери вручную и вытащить его из кабины. Разумеется, к этому моменту он уже давно был мертв. Поскольку азот тяжелее воздуха, испаряясь из дьюара, он скапливался на полу кабины. Поэтому, потеряв сознание, Толман упал в облако, на сто процентов состоящее из азота, и уже через минуту отдал богу душу.
Сотрудники службы безопасности хотели знать, что находится в дьюаре, но там ничего не оказалось, за исключением пустых зажимов, в которых должны были находиться трубки с эмбрионами. Эмбрионы исчезли.
— Вы что, полагаете, он сам решил убить себя? — спросил один из охранников.
— Выходит, что так, — ответил Васко. — Он работал в лаборатории эмбриологии и прекрасно понимал, какую опасность представляет собой жидкий азот в ограниченном замкнутом пространстве.
Жидкий азот стал причиной большего числа несчастных случаев в лабораториях, нежели любой другой химикат, причем в половине случаев человек нагибался, желая помочь надышавшемуся азотом и упавшему коллеге, вдыхал те же самые пары и тоже падал, чтобы уже никогда не подняться.
— Это стало его выходом из сложного положения, — подытожил Васко.
* * *
Позже, когда они возвращались домой, сидевшая за рулем Долли спросила:
— Так что же произошло с эмбрионами? Васко развел руками:
— Понятия не имею. У парня их не было.
— Думаешь, их прихватила девчонка, прежде чем ушла из его номера?
— Кто-то их прихватил — это точно, вот только кто? Кстати, в отеле ее знают? — Они просмотрели записи камер наблюдения и утверждают, что никогда раньше ее не видели.
— А как с ее учебой в университете?
— Она действительно училась там весь прошлый год, но в этом году ни разу не появлялась на занятиях.
— Значит, исчезла.
— Да, — кивнула Долли, — и она, и смуглый парень, и эмбрионы. Все исчезли.
— Хотел бы я знать, как все это связано друг с другом, — задумчиво проговорил Васко.
— А может, никак? — предположила Долли.
— Может быть, — согласился Васко. — Такое уже бывало.
Впереди он увидел неоновые огни придорожного кафе и затормозил. Ему нужно было выпить.
Зал номер 48 Верховного суда Лос-Анджелеса представлял собой обшитое деревянными панелями помещение, главное место в котором занимал огромный герб штата Калифорния. Это и залом-то назвать было нельзя — так, небольшая комната, все в которой буквально кричало об упадке и запустении. Рыжий вытоптанный ковер с грязными пятнами, фанерная поверхность стойки для дачи свидетельских показаний облупилась и поцарапалась, одна из ламп дневного света перегорела и спорадически мигала, отчего в той части комнаты, где располагались места присяжных, было темнее, чем везде. Да и сами присяжные были одеты кое-как — в основном в джинсы и рубашки с короткими рукавами. Стул судьи немилосердно скрипел каждый раз, когда его честь Дэвис Пайк поворачивался, чтобы посмотреть на экран своего ноутбука, а на протяжении всего дня он делал это постоянно. Алекс Барнет подозревала, что судья проверяет либо свою электронную почту, либо биржевые котировки принадлежащих ему акций.
Короче говоря, это место казалось совершенно неподходящим для того, чтобы разбираться в комплексе сложнейших вопросов, связанных с биотехнологиями. Но именно это здесь и происходило на протяжении последних двух недель. Процесс назывался «Фрэнк М. Барнет против правления Калифорнийского университета».
Алекс была тридцатидвухлетним успешным адвокатом, младшим партнером в юридической фирме. Она сидела за столом истца, вместе с другими юристами, представляющими интересы ее отца, и наблюдала за тем, как его приводят к присяге для допроса. Она ободряюще улыбалась ему, но в глубине души все же побаивалась, как бы он не дал маху.
Фрэнк Барнет, с грудью как бочка, в пятьдесят один год выглядел гораздо моложе, казался здоровым и уверенным. Алекс понимала: столь цветущий вид отца может сыграть на суде против него. Тем более что еще до начала судебного процесса средства массовой информации щедро облили ее отца грязью. По заказу пиарщиков Рика Дила они изобразили его неблагодарным, жадным и беспринципным типом, человеком, который мешает научному прогрессу, не держит свое слово, для которого важно лишь одно — деньги.
Это было не просто далеко от правды. Это было откровенным враньем, однако ни один журналист не попросил отца изложить его точку зрения. Ни один! За Риком Дилом стоял Джек Ватсон. Поскольку он являлся знаменитым филантропом, журналисты считали его «хорошим парнем», а ее отец, следовательно, автоматически оказывался «плохим». Стоило этому моралите, вышедшему почему-то из-под пера местного журналиста, пишущего на тему развлечений, появиться на страницах «Нью-Йорк таймс», как его дружно подхватили все остальные. Отметилась и «Лос-Анджелес таймс», напечатав аналогичную статью, автор которой пытался даже перещеголять своего нью-йоркского коллегу в очернении ее отца. А местные газеты, так те и вовсе не умолкали, изо дня в день призывая громы и молнии на голову человека, который пытается затормозить развитие медицинской науки и осмелился порочить Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе — этот храм знаний, гордость родного города. Полдюжины телекамер неизменно встречали их с отцом, когда они поднимались по ступеням суда.
