- И никто не знал, что ты мог читать?
- Нет. Бабушка запретила мне говорить о том, что я могу читать, и я не говорил. Она часто читала мне и это помогало. У нас было громадное количество книг. И конечно, мне нравились книжки с картинками. Один раз или два меня заставали с книжкой без картинок, ее забирали у меня и говорили: "Найдем книжку для маленького мальчика".
- Ты помнишь, какие книги тебе нравились тогда?
- Помню, книги о животных. И по географии. Было забавно читать о животных...
Раз Тимоти начал рассказывать, подумал Уэллес, было нетрудно заставлять его продолжать.
- Однажды я был в зоопарке, продолжил Тим, - и был возле клеток один.
Бабушка отдыхала на скамейке, и мне было разрешено погулять самостоятельно. Люди говорили о животных и я начал рассказывать им все, что я знал. Должно быть, это было забавно в известной степени, потому что я читал много слов, правильно произнести которые я не мог, потому что я никогда не слышал их произнесенными. Меня слушали и задавали вопросы, и я думал, что я был точно как мой дедушка, поучая их так, как он иногда поучал меня. А затем они позвали еще одного посетителя и сказали: "Послушай этого малыша, он просто умора!". И я увидел, что все они смеялись надо мной. Лицо Тимоти стало розовее обычного и он попытался улыбнуться, когда добавил:
- Сейчас я могу понять, как должно быть это звучало забавно. И довольно неожиданно, что очень важно в юморе. Однако мое маленькое самолюбие было так ужасно уязвлено, что я с плачем побежал обратно к бабуле, которая никак не могла понять, отчего мои слезы. И это послужило мне уроком моего неповиновения ей. Она всегда твердила мне, чтобы я ничего не рассказывал другим, она говорила, что ребенку нечему учить людей старше себя.
- Может быть, не таким образом. И в том возрасте.
- Но, честно говоря, некоторые взрослые многого не знают, - заметил Тим. - Когда мы ехали в поезде в прошлом году, одна женщина подошла ко мне, уселась рядом и начала рассказывать мне то, что дети должны знать о Калифорнии. Я сказал ей, что жил здесь всю свою жизнь, и я думаю, что она даже и не знала, что все это мы изучаем в школе, и пыталась рассказать мне все это, и почти все было неправильно.
- Например, что? - поинтересовался Уэллес, который также пострадал от туристов.
- Ну... она говорила так много... вот это, я думаю, было самым смешным: Она сказала, что все храмы миссионеров были такими старыми и интересными, и я сказал да, и она сказала: "Ты знаешь, они все были построены задолго до того, как Колумб открыл Америку", и я подумал, что она шутит, и поэтому засмеялся. Вид у нее был очень серьезный, она произнесла: "Да, все эти люди пришли сюда из Мексики". Я полагаю, что она думала, что это были храмы ацтеков.
Трясясь от смеха, Уэллес не мог не согласиться с тем, что у многих взрослых напрочь отсутствовали элементарные знания, и это было просто ужасно.
- После случая в зоопарке и еще нескольких, подобных этому, я поумнел, - продолжил Тим. - Тот, кто знал что к чему, совсем не хотел вновь услышать это от меня, а тот, кто не знал, просто не желал, чтобы его поучал какой-то четырехлетний малыш. Думаю, что мне было четыре, когда я начал писать.
- Как?
- О, я просто решил, что если я не смогу кому-нибудь что-нибудь рассказать в любое время, я просто лопну. Поэтому я начал записывать слова - печатными буквами, как в книгах. Затем я узнал, что существует письменная форма, у нас завалялось несколько устаревших учебников, которые учили, как писать. Я левша. Когда я пошел в школу, мне пришлось пользоваться правой рукой. Но к тому времени я уже научился притворяться, что я не знаю что к чему. Я следил за другими и делал так, как они. Бабушка сказала мне делать так.
- Интересно, почему она сказала так, - удивился Уэллес.
- Она знала, что я не привык общаться с другими ребятами, она сказала, что впервые оставила меня еще чей-то заботе. Поэтому она сказала мне поступать так, как поступали другие, и делать так, как велят учителя, - просто объяснил Тим, - и я точно следовал ее совету. Я делал вид, что ни в чем не разбираюсь до тех пор, пока другие тоже не начинали в этом разбираться. К счастью, я очень стеснителен. А учиться было чему, в этом нет сомнения. Вы знаете, когда я первый раз пришел в школу, я был разочарован, потому что учительница была одета так, как другие женщины. Единственные картинки с учительницами, которые я видел, были картинки в старой книжке Матушки Гусыни [воображаемый автор детских стишков и песенок; первый сборник был выпущен в Лондоне в 1760 году], поэтому я думал, что все учительницы носят юбки с кринолином. Но как только я увидел ее, оправившись от удивления, я понял, что это было глупо, и никогда об этом не говорил.
Психиатр и мальчуган вместе рассмеялись.
- Мы играли в игры. Я научился играть с детьми и не удивлялся, когда они шлепали меня или толкали. Только я никак не мог понять, почему они делали это или что хорошего получали от этого. А если это было неожиданностью для меня, я говорил: "Фу!" и удивлял их немного спустя, и если они бесились от того, что я взял мяч или еще что-нибудь, что они хотели, я играл с ними.
- Кто-нибудь пытался тебя бить?
- О да. Но у меня была книжка о боксе - с картинками. Нельзя многому научиться по картинкам, но у меня были некоторые практические навыки, что помогало. Я не хотел выигрывать во что бы то ни стало. Это то, что мне нравится в играх, где проявляются сила или ловкость - я совершенно равен в этом и мне не нужно постоянно следить, если я начну рисоваться или попытаюсь руководить кем-нибудь вокруг.
- Должно быть, ты иногда пытался руководить.
- В книжках они все толпятся вокруг того пацана, который может научить новым играм и придумывает что-то новое, чтобы поиграть. Но я обнаружил, что это не так. Все время им хочется делать только одно и тоже - например, прятаться и искать. И совсем не интересно, если первый, кого поймали водит в следующий раз. Остальные только ходят как попало и совсем не стараются спрятаться или хотя бы убежать, потому что не важно поймают ли их. Но вы не можете заставить ребят понять это и продолжаете играть, так что последний, которого поймали, водит.
Тимоти взглянул на часы.
- Пора уходить, - сказал он, - мне понравилось беседовать с вами, доктор Уэллес. Надеюсь, я не очень утомил вас.
Уэллес узнал подражание и понимающе улыбнулся мальчугану.
- Ты ничего не сказал мне о письме. Начал ли ты вести дневник?
- Нет. Это была газета. Одна страница в день, и не больше, и не меньше. Я все еще храню ее, - признался Тим. - Но сейчас у меня на странице помещается больше. Я печатаю.
- А сейчас ты пишешь обеими руками?
- Моя левая рука - это мой собственный секрет при написании. В школе и в других подобных местах я пишу правой рукой.
