Уэллес узнал подражание и понимающе улыбнулся мальчугану.
- Ты ничего не сказал мне о письме. Начал ли ты вести дневник?
- Нет. Это была газета. Одна страница в день, и не больше, и не меньше. Я все еще храню ее, - признался Тим. - Но сейчас у меня на странице помещается больше. Я печатаю.
- А сейчас ты пишешь обеими руками?
- Моя левая рука - это мой собственный секрет при написании. В школе и в других подобных местах я пишу правой рукой.
После ухода Тимоти Уэллес поздравил себя. Однако в течение следующего месяца он не продвинулся дальше. Тим не раскрыл ни одного значительного факта. Он рассказывал об игре с мячом, описывал удивительный бабушкин восторг от красивого котенка, рассказывал о его развитии и о тех трюках, которые он выделывал. Он серьезно рассказал о таких увлекающих фактах, как то, что ему нравилось ездить в поездах, что его любимым диким зверем был лев и что он очень хотел бы увидеть, как падает снег. Но ни слова о том, что хотел услышать Уэллес. Психиатр, зная, что его снова проверяют, терпеливо ждал.
И вот, в один день, когда Уэллес, к счастью не занятый с пациентом, курил трубку на крыльце, во двор большими шагами вошел Тимоти Пол.
- Вчера мисс Пейдж спросила меня о том, встречаюсь ли я с вами, и я сказал да. Она сказала, что надеется, что для моих стариков это не будет слишком дорого, потому что вы сказали ей, что я здоров и нет нужды в том, чтобы она беспокоилась обо мне. А затем я спросил у бабули, было ли дорого для вас беседовать со мной, и она ответила: "О нет, дорогуша; за это платит школа. Это была идея твоей учительницы, чтобы ты немного поговорил с доктором Уэллесом."
- Я рад, что ты пришел ко мне, Тим, и я уверен, что никому из них ты не проговорился. Мне не платит никто. Все мои услуги оплачивает школа, если ребенок находится в плохом состоянии и его родители бедны. В 1956 году была введена эта должность. Многим плохо приспособленным детям можно помочь, и это будет для государства гораздо дешевле, чем стоимость того, если они сойдут с ума или станут преступниками, или еще что-нибудь. Все это ты понимаешь. Но - сядь, Тим! - я не могу брать деньги за тебя у государства и я не могу брать их у твоих бабушки и дедушки. Ты приспособлен изумительно хорошо во всех отношениях, насколько я могу видеть; а когда я узнаю остальное, я еще больше уверюсь в этом.
- Ну... черт возьми! Мне не надо было приходить... - забормотал Тим в смущении. - Но вы же должны быть вознаграждены. Я забираю у вас так много вашего времени. Может быть, мне лучше не приходить больше.
- Думаю, лучше приходить. Не так ли?
- Доктор Уэллес, почему вы это делаете бесплатно?
- Думаю, ты знаешь почему.
Мальчуган уселся на диван-качалку и задумчиво отталкивался назад и вперед. Качалка скрипела.
- Вам интересно. И любопытно, - сказал он.
- Это не все, Тим.
Скрип-скрип. Скрип-скрип.
- Я знаю, - сказал Тим. - Я верю этому. Послушайте, можно я буду называть вас просто Питер? Ведь мы друзья.
При следующей встрече Тимоти углубился в подробности о своей газете. Он сохранил все экземпляры, от первых перепачканных номеров, неумело исписанных карандашными печатными буквами, до самых последних, аккуратно отпечатанных на машинке. Но не одну из них он не показал Уэллесу.
- Просто каждый день я записываю то, что мне больше всего хотелось рассказать: новости или знания, или мнение, которые я должен молча проглотить. Поэтому это - "всякая всячина". Первые экземпляры ужасно смешные. Иногда я вспоминаю, о чем же они были, что заставило меня их написать. Иногда я помню. Я также записываю книги, которые читаю, и ставлю им отметки, как в школе, по двум критериям: как мне понравилась книга и была ли она хорошей. И еще, читал ли я ее раньше.
- Сколько же книг ты прочитываешь? Какая у тебя скорость чтения?
Оказалось, что скорость чтения Тимоти по новым книгам взрослого уровня колебалась от восьмисот до девятисот пятидесяти слов в минуту. На обычный детектив, он любил их, у него уходило меньше получаса. Годовое домашнее задание по истории Тим выполнил легко, прочитав свой учебник в течение года три или четыре раза. Он извинился за это и объяснил, что он должен был знать, что было в учебнике, чтобы не показать на экзаменах слишком много из того, что он почерпнул из других источников. Вечерами, когда его бабушка и дедушка считали его занимающимся домашним заданием, он читал другие книги или писал свои газеты, или "всякую всячину". Как и предполагал Уэллес, в библиотеке дедушки Тим прочитал все, в публичной библиотеке он прочитал все, что не стояло на закрытых полках, и прочитал все, что мог заказать в государственной библиотеке.
- Что говорят библиотекари?
- Они думают, что книги предназначены для моего дедушки. Я говорю им это, если они спрашивают, что маленький мальчик хочет делать с такой большой книгой. Питер, приходится говорить так много неправды и это меня угнетает. Я ведь должен так поступить, не так ли?
- Насколько я могу судить, должен, - согласился Уэллес. - Но на некоторое время есть материал в моей библиотеке. Хотя там тоже должны быть закрытые полки.
- Не мог бы ты сказать мне, почему? Я знаю о библиотечных книгах. Некоторые из них могли бы напугать людей, а некоторые...
- Некоторые из моих книг тоже могли бы напугать тебя, Тим. Если ты хочешь, я расскажу тебе немного о психопатологии на днях, и тогда, я думаю, что до тех пор, пока ты действительно не научишься иметь дело с подобными случаями, тебе лучше не знать слишком много о них.
- Я не хочу болеть, - согласился Тим. - Ладно, я буду читать только то, что ты мне дашь. И в дальнейшем я расскажу тебе главное. Знаешь, было еще кое-что помимо газеты.
- Я так и думал. Может быть ты продолжишь свой рассказ?
- Это началось тогда, когда я впервые написал письмо в газету, конечно, под литературным псевдонимом. Его напечатали. На время наступил довольно бурный период - почти каждый день письмо, используя все виды литературных псевдонимов. Затем я расширил свое дело до журналов, и опять письма редактору. И рассказы - я пытался писать рассказы.
Он взглянул на Уэллеса с легким сомнением, который сказал только:
- Сколько тебе было лет, когда ты продал свой первый рассказ?
- Восемь, - ответил Тимоти. - И когда пришел чек, на котором было мое имя, "Т.Пол", я не знал, собственно, что делать.
- Да, действительно. И что же ты сделал?
- На одном окошечке в банке была надпись. Я всегда читаю разные надписи, и я сразу вспомнил эту: "Банковские услуги по почте". Ты можешь понять, я был почти доведен до отчаяния. Поэтому я узнал название банка через Гудзонов залив и написал туда, на своей пишущей машинке, сообщив, что я хотел бы открыть счет, и для начала приложил чек. О, я был напуган до смерти, и все время говорил про себя, что в конце концов никто ничего особенного не мог сделать мне. Это ведь были мои собственные деньги. А, ты не знаешь, что это такое, быть маленьким мальчишкой! Они вернули мне чек, я чуть не умер, когда увидел его. Но в письме было дано объяснение. Я не сделал на нем передаточную надпись. Мне прислали еще бланк для заполнения сведениями об мне. Не знаю, сколько же неправды мне пришлось написать. Но это ведь были мои деньги и я должен был их получить. Если я мог положить их в банк, то значит в один прекрасный день я смогу их забрать. Я указал своим занятием профессию писателя и написал, что мне двадцать четыре года. Я думаю, что это ужасно большой возраст.
