— Это кажется дольше… или меньше… не знаю. Ладно. Не обращай внимания. Я не имею права говорить о некоторых вещах…
— Может быть, имеешь, — возразила она.
Ночная тишина неожиданно взорвалась грохотом его сердца.
Вы отправитесь к границе Звездного Союза, в район Стрельца, — объявила машина. — В качестве отправной точки рекомендована планета Звезда Карстена III, также называемая Нертус. Далее вы…
Директива не отличалась конкретностью и оставляла агенту почти полную свободу действий. Теоретически он мог и отказаться. На практике, впрочем, Тревильен Мика никогда не стал бы оперативным агентом Службы Координации Звездного Союза, если бы позволил себе выбирать задания.
Агенты Координации ни в коем случае не были головорезами и смотрели в лицо смерти достаточно часто, чтобы понимать — в ней нет ничего славного. Корди знали, что делают очень важную работу, но не отличались особым альтруизмом. Пожалуй, можно было даже сказать, что они любят свою работу.
Аэрокар беззвучно скользил по гравилучу над восточной частью Северной Америки. Внизу раскинулась необъятная зеленая равнина. Реки, леса, степь тянулись во все стороны до самого горизонта. Кое-где в зелени разбросанными искорками блестели дома, кое-где — целые поселения. Города исчезли, зато вся Земля превратилась в один большой город. С помощью транспорта и связи достичь самой далекой точки планеты проще, чем заглянуть к соседям; когда вся планета стала единой социально-экономической системой, она превратилась в один большой город с населением в полмиллиарда человек.
В небе было полно воздушных машин, блестящих овальных тел, проносившихся в синеве. Тревильен предоставил автопилоту справляться с движением на четвертом эшелоне и откинулся в кресле, неторопливо закурив. И в воздухе, и на поверхности Земли в наши дни движение оживленное. На месте сидят очень немногие, да и как усидеть, если работаешь в Африке, живешь в Южной Америке (и собираешься переезжать), а эти выходные проводишь в Арктическом заповеднике вместе с приятелями из Австралии и Китая. Даже нарочито примитивные звездные колонисты стараются рассеяться по всей поверхности своих планет.
Для наступившего после изобретения гипердрайва исхода человечества в космос не было никаких экономических причин. Эмиграция была тихим бунтом людей, невостребованных цивилизацией. Они всего лишь хотели быть нужными, искали цель, которой можно было бы отдать всю свою жизнь — пусть это будет хотя бы желание самому прокормить себя и своих детей. Кибернетическое общество отняло у них даже это. Если ты не входил в верхние десять процентов, — ученый или талантливый художник, — то для тебя не было бы занятия, которое машины ни делали бы лучше.
Поэтому люди улетали. Это началось не вчера и закончится не завтра. Но равновесие все же сместилось, социальное и генетическое. На планете, основу населения которой составляли творческие люди, приходилось управлять теми неосязаемыми флюидами, которые с течением времени играют свою роль в формировании общества. Проводились научные исследования; мысли человека направляло образование и расцвечивало искусство. Но прежде всего было понимание этого огромного, бурного процесса.
Автопилот загудел, отвлекая Тревильена. Он приближался к Скалистым Горам, скоро покажется дом Дианы.
Это был небольшой модуль, стоящий почти на самом Континентальном Разделе. Вокруг поднимались белые огромные горы, небо над головой было бледным от холода. Когда Тревильен выбрался наружу, мороз, как ножом, пронзил его сквозь тонкую одежду. Он бегом бросился к двери, которая на ходу просканировала его и открылась. Оказавшись внутри, он еще раз поежился.
— Ну и местечки ты себе выбираешь, Диана! В прошлом году жила на Амазонке… А когда на Марс?
— Когда захочу мультиплексировать его, — ответила Диана. — Привет, Мика.
Ее поцелуй, однако, сказал больше, чем обыденные слова. Маленькая женщина, чем-то смахивающая на задумчивого подростка.
— Новый проект?
— Да. И идет неплохо. Вот, смотри.
Она коснулась клавиш мультиплексора, и лента закрутилась. Тревильен погрузился в поток стимул-цветовых узоров, звуков, запахов, вызывающих ощущение вкуса. Произведение было абстрактным, но он увидел перед собой горы, все горы мира…
— Здорово. Словно стоишь на краю ледника, на десятикилометровой высоте.
— Ты слишком приземлен, — она погладила его волосы. — Это все-таки обобщенное впечатление. Я хотела добавить немного настоящего холода, но это слишком отвлекает. Пришлось остановиться на ледяной синеве и высоких нотах.
— И это говорит человек, ни разу не заглядывавший в кибернетическую теорию искусств?
— «Искусство есть форма коммуникации, — откликнулась она на песнеречи. — Коммуникация есть передача информации. Информация есть упорядоченность в пространстве-времени, выделяемая среди множества всех возможных упорядоченностей по законам селекции и, таким образом, способная иметь некое значение. Значение есть индуцированное состояние реципиента, и в случае искусств — в основном эмоциональное…» Вот еще! Можешь сколько угодно забивать себе голову вашей математической логикой! А я просто знаю, что годится, а что нет, и этого достаточно.
Так и есть, подумал он. Браганца Диана могла не понимать синтетических мировоззрений современной философии, но это ей не мешало. Она просто творила.
— Нужно было предупредить меня, что ты приедешь, Мика. Я бы подготовилась.
— Я и сам не думал, что приеду. Меня вызывают. Я прилетел попрощаться.
Наступила долгая тишина. Когда Диана заговорила вновь, она глядела в сторону.
— Подождать это не может?
— Боюсь, что нет. Это срочно.
— Куда ты летишь?
— На границу, к Стрельцу. Оттуда — куда угодно.
— Черт, — сказала она сквозь зубы. — Черт, черт, черт.
— Но я вернусь.
— Когда-нибудь, — негромко ответила Диана, — когда-нибудь ты не вернешься.
Затем поднялась на ноги.
— Ладно, расслабься. Но сегодня-то ты останешься? Вот и славно. Давай выпьем.
Она принесла вино в бокалах из горного хрусталя. Мика чокнулся, прислушиваясь к тихому чистому звону, поднял бокал, посмотрел на свет. Внутри бокала вспыхнул рубиновый огонь.
— Славное вино, — одобрительно кивнул он. — А что новенького у тебя?
— Ничего. Разве у меня бывает что-то новенькое? Вот предложение от одного почитателя. Он даже настаивает на контракте.
— Если он то, что надо, — печально ответил Тревильен, — лови его на слове.
