– Привет, бортинженер.
– Комиссар, – обрадовано сказал я. – Хорошо, что ты пришел. Они меня подозревают в нездоровом образе мыслей.
Девушка подошла к кровати, на которой я лежал, и отключила оба генератора – в изголовье и в ногах.
– Так вы что-нибудь чувствовали? – повторила она вопрос. – Несколько минут назад.
Я чувствовал себя, как никогда хорошо – стих гул в ушах, и странной дурноты, вдруг навалившейся на меня, в помине не было. Наваждение прошло.
– Несколько минут назад? – наконец-то догадался я. – Значит, это было ваших рук дело? Товарищ комиссар, я выражаю официальный протест. Тайные эксперименты на людях запретили еще в прошлом тысячелетии.
– Я проверяла вашу эндокринную систему, – строго возразила девушка. Серьезный она была человек, полная противоположность здешним полицейским.
– А я решил, что меня отравили, – сообщил я ей. – Очень было похоже. Даже испугался чуть-чуть.
– У вас проблемы с поджелудочной железой. Приходите завтра, когда рефлексограмма будет расшифрована, и мы займемся вами вплотную.
Тут она наконец улыбнулась. Улыбка у девушки-врача была плотоядной, совсем не вегетарианской. Я бы спрятался от такой улыбки под кроватью, будь помоложе годов на сорок пять.
– Наш гость попал в опытные руки, – произнес со странной интонацией лейтенант Сикорски. – Думаю, я ему больше не нужен. Я подожду тебя в коридоре, Бэла, хорошо?
– Да, Руди, нам нужно кое-что обсудить, – откликнулся начальник полиции.
– Присядьте, – скомандовала девушка, придирчиво рассматривая меня. – Не бойтесь, нарушенный ритм дыхания и сердечный ритм полностью восстановились. Хорошо, а теперь погримасничайте.
– Что? – не понял я.
– Попробуйте меня напугать или рассмешить. Разиньте рот, выпучите глаза, высуньте язык. Не стесняйтесь, я и не такое в жизни видела.
Я постарался не стесняться.
– Вы уверены, что реабилитация прошла, как надо? – озабоченно спросил Бэла, понаблюдав секунду-другую за моим лицом. – Меня тревожит состояние его психики, доктор. Психика тоже должна восстановиться?
– Я сейчас удалю отсюда всех весельчаков, – предупредила девушка. – А вы, Жилин, не отвлекайтесь, работайте. Сделайте, пожалуйста, несколько круговых движений головой, медленно.
– А меня тревожит жара, – сказал я, осторожно ворочая шейными позвонками. – Молоко скиснет. Или что вы там едите вместо мяса.
– Вместо мяса употребляют сою, – откликнулся лейтенант Сикорски уже от двери. – Молочные продукты мы редко едим. Желаю вам здоровья, Иван, еще встретимся.
– Ты не волнуйся, – бодро сказал мне Бэла, – Твои консервы положили в холодильник, употреблять сою от тебя не потребуют.
– Нет, я теперь буду есть только сою, – капризно возразил я. – Товарищ лейтенант убедил меня, что больным быть вредно для здоровья.
– У вас отличное здоровье, – вдруг сказала врач. – Для вашего возраста, конечно.
Она присела на стул, на котором раньше сидел лейтенант Сикорски, и смахнула со лба прядь волос. С исчезновением одного из мужчин девушка необъяснимым образом изменилась – словно стальной стержень из нее выдернули, словно ослабло поле, защищавшее ее от неблагоприятных условий среды. И стало заметно, что красавица гораздо взрослей, чем была мгновение назад. Что никакая она не девушка, а взрослая, много повидавшая женщина. Ведьма, потерявшая свою гипнотическую силу…
– Ваше лицо кажется мне знакомым, – смущенно призналась хозяйка кабинета, по-прежнему обращаясь ко мне. – Даже не столько лицо, сколько… Не поймите неправильно, это чисто профессиональный интерес. У вас замечательное тренированное тело… Вы у нас случайно не лечились?
Бэла предположил, отвернувшись к окну:
– Возможно, ты видела его на площади? Он там частенько стоит.
Она помолчала, рассеянно глядя на мой шрам.
– На площади? На какой площади, Бэла? Честное слово, эту из твоих шуток я не поняла.
– К сожалению, я не шутил.
Женщина измученно вздохнула:
– Я сегодня очень мало спала и плохо соображаю. Сейчас наш уважаемый больной попробует пройтись от кровати до стены, а мы посмотрим, что получится.
Я взял с тумбочки свои шорты.
– Опять она плохо спала… – задумчиво продекламировал Бэла. – Опять ее предали сны…
Ведьма-целительница внезапно встала, закусив губу, сделала два легких шага и закатила начальнику полиции хлесткую пощечину.
Терраса закончилась спуском к бульвару, и вот тут-то, перед самыми ступеньками, расположились эти чудаки. Мужчина и женщина, оба седоватые, оба дрябловатые, они стояли, подставив солнцу свои лица, и размашисто поворачивались – влево, вправо, влево, вправо. Туловище поворачивалось вместе с головой. Один глаз был прикрыт ладонью, а второй – бесстрашно открыт. Эти двое смотрели на солнце, ловили единственным открытым глазом прямые солнечные лучи (глаз часто-часто моргал), но как бы украдкой, лишь на мгновение погружаясь в море слепящего пламени. Мы молча проследовали мимо, только потом я полюбопытствовал:
– Их что, тоже из какой-нибудь больницы отпустили? Не поторопились ли?
– Это вампиры, – пояснил мой собеседник.
– Настоящие? – обрадовался я.
– Боюсь, что нет. Приклеилось к этой группе такое название, я уж и не помню, из-за чего.
– А зачем они смотрят на солнце?
– Расслабляются. Ритуал называется «соляризация».
Было одиннадцать с чем-то утра, но пекло так, будто пробило уже все двенадцать. Мы спустились по ступенькам и вновь оказались в тени. Идти налегке, без вечного чемодана, было как-то непривычно. Я оглянулся. Мужчина-вампир остановил свое движение, чтобы сменить руку и закрыть другой глаз. Локоть его воинственно оттопыривался. Нас он, по-моему, просто не заметил.
– Черт знает что, – сказал я. – Не думал, что здесь все так переменится. Надеюсь, хотя бы море осталось прежним.
Прежним, конечно, осталось не только море, зря я ворчал. Вокруг было много цвета, много пространства и мало шума, бесчисленные пальмы и живые изгороди, и почти никаких автомобилей. Пестрые беззаботные люди ходили по праздничным улицам – в точности, как раньше. Но люди эти неуловимым образом изменились. Были они теперь спортивными, бодрыми, они именно ходили, а не бродили, смотрели на солнце живыми блестящими глазами, почти никто не носил очков, и трудно было понять, кто турист и кто местный. Они беспрерывно улыбались друг другу, потому что у них все было хорошо. Возникали и исчезали безликие фигуры бегунов, прочие физкультурники безо всякого стеснения упражнялись на газонах. На глаза постоянно попадались лозунги, установленные на домах, на щитах, висящие поперек улиц:
