Тут выяснилось, что мой рукав зацепился за распорку в том месте, где она соединялась со стойкой.
Пока я старался освободиться, на мое плечо опустилась еще одна птица, а целая их стая уже неслась ко мне со стороны леса. Перекрывая птичий гам, пророкотал еще один раскат грома.
Все-таки это началось…
Я как угорелый бросился к кораблю, едва не споткнувшись о зеленую крольчиху, что сидела на задних лапах у люка, следя за мной розовыми подслеповатыми глазами. По плитам дока ко мне скользнула стеклянная змейка — прозрачная и сверкающая.
Забыв пригнуться, я стукнулся макушкой о верхний край люка и отпрянул назад. В то же мгновение мою лодыжку обхватила обезьянка с короткой рыжей шерстью и подмигнула мне большим голубым глазом.
Погладив ее по голове, я с трудом освободился Обезьянка оказалась сильнее, чем я полагал.
Я проскочил в люк, но крышку заело, как только я попытался его закрыть. Пока я искал причину неисправности, пурпурные попугаи выкрикивали мое имя, а стеклянная змейка во что бы то ни стало пыталась пробраться на борт.
Наконец люк поддался.
— Ну ладно, черт вас побери! — прокричал я. — Я улетаю! До встречи! Я вернусь!
Сверкали молнии, громовые раскаты гремели не переставая. С гор надвигалась буря.
— Уходите все с поля! — закричал я, захлопывая крышку люка.
Задраив ее намертво, я плюхнулся в кресло пилота и задействовал все системы.
На экране я видел уходящих зверей. По полю растекались клочья тумана, первые капли застучали по корпусу корабля.
Я взлетел, когда пришла буря.
Корабль, пробив облака, вышел за пределы атмосферы, и, уже находясь на орбите, я задал ему маршрут полета.
Так происходит всякий раз, когда я покидаю Вольную, пытаясь сделать это незаметно. И каждый раз у меня ничего не выходит.
Как бы то ни было, а все же приятно знать, что тебя где-то ждут.
В нужный момент я покинул орбиту, и мой корабль устремился прочь от планеты. Несколько часов подряд меня мутило, руки неожиданно начинали дрожать. Я курил сигареты подряд одну за другой, пока в горле не пересохло. Там, на Вольной, я был властелином целого мира. А теперь вот снова приходилось пускаться в опасное путешествие. В какой-то момент я чуть было не поддался паническому желанию повернуть назад. Но потом вспомнил о Кати, о Марлинге, о Нике — бедный карлик, как давно его уже нет на этом свете, — вспомнил о своем брате Чаке и, ненавидя самого себя, продолжал полет к точке фазоперехода.
Это произошло, как всегда, внезапно. Корабль прошел фазу, и управление перешло к автопилоту.
Я расхохотался. Совсем как в старые добрые времена мне вдруг стало абсолютно наплевать на все поджидающие опасности.
Что из того, если я погибну? Ради чего, черт возьми, я живу? Чтобы жрать деликатесы? Или, может, чтобы развлекаться с куртизанкой, нанятой по контракту? Чушь! Рано или поздно все попадут в Токийский залив, и даже мне придется в один прекрасный день закончить в нем свои дни. Я понимаю, что никуда от этого не денешься. Так уж пусть лучше это произойдет на моем пути к благородной цели. Я не хочу тоскливо увядать, ожидая, пока кто-нибудь не придумает способ прикончить меня в собственной постели.
…И тут на меня нашло. А все из-за фазоперехода.
Я запел литанию, написанную на языке еще более древнем, чем само человечество. Я пел ее впервые за долгие годы, потому что впервые за эти годы чувствовал себя готовым ко всему.
Казалось, свет в кабине померк, хотя я был уверен в том, что светильники горят столь же ярко, как и всегда. Огоньки приборов на консоли управления уплыли куда-то вдаль и превратились в горящие глаза ночных хищников, следящих за мной из темноты леса. Мой голос, казалось, исходил из груди другого человека, который, в результате какого-то немыслимого акустического эффекта, был где-то далеко впереди. Оставаясь собой, я следовал за ним.
Постепенно к моему голосу стали присоединяться другие — призрачные, высокие, замирающие и колышущиеся, как будто влекомые бесплотным ветром. Вскоре мой собственный голос затих, но невидимый хор все продолжал, ни к чему не обязывая, едва слышно петь. Я уже не мог разобрать слов. Меня окружали неподвижные немигающие глаза, где-то вдали виднелось слабое свечение, похожее на закат солнца туманным вечером. Я понял, что все это сон, что я могу проснуться в любой момент, как только захочу. Но я не хотел. Я двигался туда, в эту мглу, на запад.
Через некоторое время я оказался на гребне утеса, дальше идти было некуда. Надо мной простиралось бледное бесцветное небо, внизу была вода. Огромное, тусклое пространство, которое я никогда не смогу преодолеть. По его зыбкой поверхности пробегали редкие блики, туман клубился над ним, принимая самые причудливые очертания.
Вдали от того места, где я стоял, вздымались холодные скалы, образуя причудливую террасу, окруженную гранитными бастионами. Там окутанные туманом, скованные холодом горные пики, словно черные айсберги, вздымались в небо, затянутое пеленой туч. Именно там я узрел источник этого пения, и волосы зашевелились у меня на голове.
Я видел тени мертвых, которые то плыли, как клочья тумана, то замирали, полускрытые темными скалами террасы. Я знал, что это мертвецы, поскольку среди них видел непрерывно жестикулирующего Ника-карлика, телепата Майка Шендона, который едва не поверг в прах мою империю — человека, которого я убил своими собственными руками. Среди них был и мой заклятый враг Данго-Нож и Корткур Боджис — человек с компьютером вместо мозгов. Была и леди Карль с Алгола, которую я любил и ненавидел.
И тогда я воззвал к ней. К той, к кому, надеюсь, я имел еще право воззвать.
И грянул гром. Небеса засверкали ярче, чем озеро кипящей ртути. На мгновение я увидел ее там, среди водных просторов, в самом сердце черного острова. Кати была вся в белом, наши глаза встретились, и ее уста успели произнести лишь одно-единственное слово — мое имя! Тут же оглушительный раскат грома вновь перекрыл все остальные звуки, кромешная тьма опустилась на остров, погрузив во мрак одинокую фигуру у подножия утеса. Кажется, это был я сам.
Очнувшись, я долго не мог сообразить, что бы все это могло означать. Лишь самые смутные догадки. И сколько я ни ломал голову над этим, но так и не смог ни черта понять.
Когда-то, давным-давно, я создал Остров Мертвых, почти совсем как у Беклина. Тогда он мне понадобился, чтобы удовлетворить всех тех бесчисленных призраков, что поселились в моей голове и бесновались там в бесконечном танце. Это было нелегким делом, особенно если учесть, что мыслю я, в основном, на уровне дешевых иллюстраций. Так вот, всякий раз, когда я думаю о смерти, а это случается довольно часто, два видения возникают в моей голове.
