Но к такому же мнению в конце концов пришло и большинство астрономов, пока звезда вырастала в величине из года в год и собирала вокруг себя спутников: постоянная нестабильность.
А отважится ли кто-то назвать ее счастливой звездой теперь?
Вот эти отпечатки, следы машины, вне всяких споров вполне реальны и несут в себе рассказ о неоднократных выходах с места посадки — рассказ, ясный даже в сумерках, даже для неопытных глаз городского жителя. Татчи, которые пасли скот в этих холмах и знали их не хуже, чем горожанин знает свою улицу, говорили, что машины упали с неба, свисая с цветов, и спускались на этих цветах все ниже, ниже и ниже, пока не опустились на землю.
Стало быть, получается, и в самом деле это странное явление пришло с облаков, и вместе с этими спускающимися цветами прибыли машины, которые бегают по земле, вырывают деревья и пугают детей татчи.
Манадги сомневался, что происходят они из облаков, точно так же, как сомневался, что тень осенней луны помогает от ревматизма. Сейчас люди знают, что земля кружится вокруг солнца и что смена времен года объясняется наклоном ее оси. Все такие вещи они научились понимать в нынешний век разума, и понимают их все лучше с тех пор, как придворные астрономы айчжи взялись за проблему дурно себя ведущей звезды и стали заказывать все лучшие и лучшие объективы.
Луна, как сейчас известно всем образованным людям, представляет собой шар планетной природы, движущийся в эфире точно так же, как земля, маленькая кузина планеты, отмеряющая свой год оборотом вокруг земли, как земля отмеряет свое время оборотами вокруг солнца.
А потому падение машин с неба — событие поразительное, но не невероятное. Размышляя об этом устрашающем отпечатке на глине, которого не могла бы оставить никакая крестьянская повозка, можно легко допустить, что на луне живут люди. Можно себе представить, как они спускаются на землю на больших белых лепестках, или на холщовых парусах — это Манадги надеялся увидеть собственными глазами завтра, когда появится в полной фазе луна, самый вероятный источник этих посетителей.
Или же в качестве другого возможного источника цветов-парусов можно представить себе эту бродячую звезду, постоянная необычность которой доказывает, по крайней мере, что именно она как-то связана с появлением этих машин, поскольку звезда — пришелец в небе и поскольку в течение последних сорока лет она в изобилии приобретала все новые… вот эти крохотные искры — может быть, свободные маленькие луны.
Но, с другой стороны, рассуждал Манадги, и сами эти искры могут вырастать — или подходить все ближе к земле и воздействовать на людей.
Может быть, лунный народ привел чужую звезду на то место, которое она сейчас занимает, перемещая созданный ими для себя мир под ветрами эфира таким же способом, как океанские корабли используют силу ветров здесь, в нашем мире.
Впрочем, до сих пор как будто не наблюдалось соответствия между видом звезды или фазой луны и временем падения цветочных парусов.
Можно только удивляться тому, как татчи ведут записи, а также как точно воспринимают ситуацию эти простые пастухи — как они упорно настаивали, что это были цветочные лепестки, а не обычная парусина; и другое поразительно: они видели своими глазами, как с облаков спускаются люди, и все же спокойно сносили это невероятное событие четверть года, обсуждая, что делать, — вплоть до сего дня, когда машины уже прочно устроились и опустошают землю как хотят. Только теперь айчжи татчи потребовал от айчжи Мосфейрской Ассоциации немедленных и суровых действий, дабы прекратить это разрушение западного района и не держать в страхе детей.
Манадги поднялся, отряхнул руки от пыли и, пользуясь последним светом зашедшего солнца, нашел плоский камень, чтобы перебраться через ручей, не замочив ног, — глыбу песчаника, которую колесная машины обрушила с берега, пробивая себе дорогу вверх, на холм. Странно выглядела эта дорога, отпечатки колес имели повторяющийся рисунок, а тяжесть машины продавила глубокие колеи там, где грунт был влажный. И машина не увязла на этих местах, что свидетельствует о мощности ее двигателя… опять-таки ничего удивительного — если лунные люди умеют ловить эфирный ветер и на огромных парусах спускаться на землю, значит, они очень могущественные инженеры. И можно заподозрить, что их грозное могущество проявляется не только в этом.
Конечно, он следовал за машиной без труда, она оставляла за собой полосу вырванных корней и выпачканной грязью травы. Сумерки сгущались, и он мог только надеяться, что люди с луны не найдут его в темноте раньше, чем он сам найдет их и сумеет определить характер и размах их деятельности.
Недалеко, сказал айчжи татчи. В середине долины, за камнем праматери.
Он не сразу узнал этот камень, даже когда взобрался на него. Камень лежал на боку.
Крайне неприятно. Но вполне можно было догадаться, поглядев на поваленные деревья и разрушенные берега ручья, что лунные люди самовластны, не боятся никакого осуждения, а может, просто не понимают, что татчи вполне цивилизованный народ, к которому надо относиться с уважением.
Он собирался выяснить, по меньшей мере, насколько сильны эти незваные гости и можно ли с ними договориться. Это важнее всего, остальными вопросами можно заняться потом — откуда они явились, что представляет собой эта бродячая звезда и что она означает.
Впрочем, и это все Манадги тоже надеялся выяснить.
Пока не взобрался на следующий подъем по следам колесной машины — они выделялись среди травы, две полосы желтой глины — и не увидел в сумерках огромные здания: белые, квадратные и голые, без всяких украшений.
Он присел на корточки. Единственный способ меньше бросаться в глаза, потому что спрятаться тут просто негде, лунные люди все ободрали дочиста, оставив по всей ширине долины голую землю и безжизненное однообразие вокруг своих холодных квадратных зданий, выкрашенных в цвет смерти, — дома эти даже не были благоприятно сориентированы среди холмов. Он поднес руки ко рту, чтобы согреть дыханием, потому что с заходом солнца воздух быстро остыл.
А может, холод пробрал его по другой причине: потому что эта чуждая необычность внезапно показалась подавляющей и ошеломляющей, он усомнился, что сумеет войти живым в это здание, так зловеще окрашенное и так пренебрежительно, просто нагло, не сориентированное на местности — ему стало страшно от мысли, какова может оказаться цель у этих людей, спустившихся на Землю на парусах-лепестках.
При взгляде из космоса солнце, затемненное краем планеты, представляло собой великолепное зрелище, но те, кто жил на станции, видели его только через камеры или в видеозаписях, — а живущий на планете глядел на него каждый день, если удосуживался выйти наружу или остановиться на обратном пути с работы. Иан Бретано все еще пользовался каждой такой возможностью, потому что для него это чудо было еще новым.
