— Нет, — отрезал Рич. — Сперва давайте разберемся. Вы говорите, что убийство невозможно скрыть. Почему? Да потому, что щупачи прочитывают наши мысли. Чем же можно заслонить себя от щупача? Еще одним щупачом. Но до сегодняшнего дня ни один убийца не додумался нанять хорошего щупача для страховки. Или, может быть, додумался, но не сумел. Я буду первым.
— Вы уверены, что будете?
— Я вступил в войну, — продолжал Рич. — Мне предстоит жестокая схватка с обществом. Необходимо разработать стратегию и тактику. Любая армия, вступив в войну, разрабатывает стратегию и тактику. Одной смелости, напористости, дерзости еще мало. Чтобы выиграть войну, армии нужна разведка. Моим лазутчиком можете стать только вы.
— Это так.
— Я буду сражаться. А вы вести разведку. Мне необходимо знать, куда направится де Куртнэ, мне нужно выяснить, где и когда удобней нанести удар. Убивать я буду сам, но вы должны сказать мне, где и когда это удобней всего сделать.
— Ясно.
— Я нападу первым… мне нужно пробиться сквозь линию обороны, окружающую де Куртнэ. Рекогносцировку предстоит проделать вам. Прощупать всех нетелепатов, предупредить меня о щупачах и, если я все же столкнусь с ними, блокировать мои мысли. После убийства мне придется отступать сквозь новые ряды щупачей и нетелепатов. Вы будете в арьергарде. Останетесь на поле боя уже после убийства и установите, кого и почему подозревает полиция. Если я узнаю, что подозрение направлено на меня, я сумею отвести его. Если же я узнаю, что заподозрен другой человек, я смогу очернить его еще больше. Станьте моей разведкой, и я смело вступлю в войну и выиграло ее. Разве это неправда? Прощупайте меня.
После долгой паузы Тэйт сказал:
— Правда. Мы сумеем это сделать.
— Так вы беретесь мне помочь?
Тэйт помолчал, колеблясь, и наконец решительно ответил:
— Да. Берусь.
Рич с облегчением вздохнул:
— Прекрасно. А теперь я познакомлю вас со своим планом действий. Добраться до де Куртнэ мне поможет некая старинная игра под названием «Сардинки». Я воспользуюсь возможностью, которую предоставит мне эта игра, и убью де Куртнэ. Я уже придумал, как именно убить его, чтоб замести следы. Я пущу в ход старинный револьвер, но стрелять буду не пулей.
— Стойте, — вдруг воскликнул Тэйт. — Как вы не понимаете, что все эти ваши замыслы с легкостью прочтет первый попавшийся щупач. Я могу вас прикрывать, только когда я рядом. Но я не буду постоянно возле вас.
— Можно подставить временный мыслеблок. Я зайцу в Музыкальный тупик к одной девице, сочиняющей песенки, что-нибудь ей навру, и она поможет вше.
— Что ж, пожалуй, — согласился Тэйт, быстро прощупав его. — Но вот что меня беспокоит. Де Куртнэ, возможно, будут охранять. Вы станете стрелять и по охране?
— Нет. Надеялось, до этого не дойдет. Некто Джордан, физиолог, работающий для моей компании, недавно изобрел слепящие капсулы. Мы собирались их использовать во время столкновений с забастовщиками. Я испробую их на охране де Куртнэ.
— Ясно.
— Вы будете работать на меня все время, постоянно все разведывать и разузнавать, но одну вещь необходимо выяснить прежде всего остального. Приезжая в наш город, де Куртнэ обычно останавливается у Марии Бомон.
— У Золоченой Мумии?
— Да. Узнайте, собирается ли он и в этот раз быть ее гостем. Тогда все решится.
— Это нетрудно. Я сумею раскопать и где он остановится, и что намерен делать. Линкольн Пауэл устраивает у себя сегодня вечеринку. Врач Крэя де Куртнэ, наверно, тоже будет там. Он уже неделю гостит на Земле. С него я и начну разведку.
— А вы не боитесь Пауэла?
Тэйт надменно улыбнулся.
— Если бы я его боялся, я бы не рискнул принять ваше предложение. Не заблуждайтесь на мой счет, мистер Рич. Я ведь не Джерри Черч.
— Кто?
— Не нужно делать таких удивленных глаз. Джерри Черч, эспер второго класса. Его выставили из Лиги десять лет тому назад, после того как вы однажды пригласили его на пикник.
— Черт бы вас взял! Нащупали?
— Что-то нащупал, а кое-что знал раньше.
— Ничего, это не повторится на сей раз. Черч во сравнению с вами слабак. Вам не потребуется к нынешнему вечеру что-нибудь для антуража? Женщины? Костюм? Драгоценности? Деньги? Вам стоит только позвонить в «Монарх».
— Ничего не нужно, но очень благодарен вам.
— Таков уж я — преступник, но… широкая дупла. — Рич встал, улыбнулся и двинулся к выходу, не попрощавшись с Тэйтом за руку.
— Мистер Рич! — окликнул тот, когда гость был уже возле двери.
Рич обернулся.
— Крики по ночам не прекратятся. Человек Без Лица — это не символ убийства.
«Что? О господи! Значит, опять кошмары? Чтоб ты сдох, чертов щупач! Как ты узнал? Как ты…»
— Не будьте дураком. Вы что, шутки хотели шутить с эспером первой ступени?
«Кто с тобой шутит, сволочь? Что ты знаешь о кошмарах?»
— А вот этого-то я вам не скажу. Я очень сомневаюсь, мистер Рич, что кто-то, кроме «первоступенного», сумеет просветить вас… К тому же… после беседы со мной вы вряд ли осмелитесь с кем-то еще консультироваться.
— Как вас понять? Вы не поможете мне?
— Нет, мистер Рич. — Тэйт злорадно улыбнулся. — Нужно же и мне чем-то пополнить свой арсенал. Равновесие сил — залог того, что стороны будут действовать на паритетных началах. Взаимная зависимость обеспечит верность общим интересам. Таков уж я — преступник, но… щупач.
Как все эсперы высшей ступени, Линкольн Пауэл жил в собственном особняке. Это была не роскошь, а скорей необходимость. Ток мыслей, слишком слабый для того, чтобы проникать через казненную и кирпичную кладку, все же пробивался сквозь пластиковые стены квартир. Жизнь в многоквартирном доме, где на тебя обрушиваются мысли и чувства множества людей, сущий ад для эспера.
Префект полиции Пауэл мог позволить себе небольшой особнячок на Гудзон Рэмп с видом на Норт Ривер. В доме было всего четыре комнаты: кабинет и спальня наверху, а внизу — гостиная и кухня. Слуг у Пауэла не было. Как почти все эсперы высшей ступени, он должен был подолгу находиться в одиночестве и предпочитал вести хозяйство сам. Сейчас он готовил на кухне угощение для предстоящей вечеринки и, следя за приборами на кухонном пульте, насвистывал какой-то жалобный и замысловатый мотив.
Пауэлу было уже под сорок; высокий, тонкий, он двигался медленно и небрежно. Большой рот, всегда, казалось бы, готовый растянуться в улыбке, сейчас был скорбно сжат. Пауэл распекал себя за глупый и ребяческий поступок, один из многих, на которые нет-нет да и толкал его самый тяжкий его порок.
