Тут и подвернулась под руку вакцина Трофимова. Идеальное противозачаточное средство. Ежегодная прививка давала стопроцентную гарантию, причем главным преимуществом этого метода была даже не столько его абсолютная надежность (один отказ на девять с половиной тысяч), сколько полная безвредность. Я не больно-то разбираюсь в биохимии и физиологии, но главное уловил: ничего общего с прежними гормональными препаратами трофимизация не имела. Скорее уж напоминала аутогемотерапию: некий субстрат извлекался непосредственно из организма и после надлежащей обработки организму же возвращался. Ничего чужеродного, никакой химии. Тогда и был внесен законопроект о всеобщей трофимизации. Споров было множество. Сторонники и противники схлестывались на всевозможных аренах. Активнее всех возражала церковь, причем все конфессии обнаружили в этой борьбе поразительное единство. Родилось и объединение сторонников трофимизации Фронт национального возрождения. В конце концов пришлось проводить референдум. Большинством — незначительным, но достаточным — законопроект обрел силу закона. Всем (или почти всем) хотелось, чтобы дети жили лучше них. Пусть даже детей этих будет меньше. Отныне каждой женщине раз в год делалась прививка (прочтя описание этой процедуры, я, кажется, понял причину магдиного взрыва). К тому же право иметь детей стало дополнительным стимулом — было решено, что в первую очередь предоставляться оно будет тем, кто исповедует здоровый образ жизни и больше потрудился на благо Биармии.
Мои занятия прервал телефонный звонок. Было уже за полночь, и я чертыхнулся.
— Ну как, Перс, накопал что-нибудь? Помощь нужна? — это был Феликс.
— Понадобится, сам позвоню, — отрезал я и повесил трубку.
* * *
Дороги до «Детинца» было часа три, приехать туда стоило пораньше, поэтому я завел будильник на шесть утра. Потом нырнул под плед и уснул.
Первые полсотни километров по выезде из столицы шоссе повторяет прихотливые, но плавные извивы русла Виэны. Мой «алеко» бежал довольно резво, невзирая на свой достаточно почтенный возраст. Конечно, пора бы его сменить. После покупки дома новых крупных трат вроде не предстояло (когда же, наконец, машины у нас подешевеют настолько, чтобы не считаться крупной тратой?), но расставаться с ним мне было жаль. Не то чтобы я так уж привыкал к вещам, но машина — не вещь. Она почти товарищ. Как лошадь.
От Солдатова дорога свернула на север. Теперь шоссе рассекало лес почти по прямой, от поворота до поворота вполне можно было выспаться. Однако однообразной эту часть пути я бы не назвал. То и дело по сторонам открывались озера, и при всей схожести каждое было в чем-то неповторимо. Изредка я проскакивал через деревни — в этой части страны фермерских хозяйств мало, преобладают крупные кооперативы, в основном скотоводческие, одним словом, мясной край. В одной из деревень я остановился на полчаса и позавтракал в придорожной закусерии. Кормили здесь весьма прилично, без изысков, но по-домашнему основательно. В «Пороховой бочке» одной такой порции хватило бы на троих.
В половине десятого над лесом завиднелись золоченые луковицы Покровского собора — я подъезжал к «Детинцу». Когда-то он был православным монастырем — из тех, рожденных радением Сергия Радонежского, где иноки с одинаковой сноровкой звонили в колокола и палили из пушек, а к бердышам да пищалям были привычны не меньше, чем к наперсным крестам. Он разрастался и богател — пока после переворота тысяча девятьсот семнадцатого монахов отсюда не выгнали безо всяких церемоний. Что только ни обосновывалось здесь потом: от складов до тюрьмы и от каких-то мастерских до психиатрического интерната. На здания всем было, само собой, наплевать. Лет двадцать пришлось провозиться здесь энтузиастам и подвижникам, прежде чем Свято-Михайлов монастырь обрел божеский вид. Однако церкви он оказался не нужен. И тогда его превратили в «Детинец» — нечто среднее между сиротским приютом, деревней «СОС» и античным полисом. Целый детский город, со своими школами, спортивными комплексами, огромными подсобными хозяйствами. Если верить легендам, некогда монахи выращивали тут дыни и виноград. Как насчет винограда не знаю, но продуктов «Детинца» в его фирменных лавках хватает в столице лишь до обеда. Причем работают ребята в охотку, это отнюдь не трудовая повинность. Все это я знал не понаслышке. Биармия — маленькая страна, и здесь немного сыщется мест, где не побывал бы человек, ведущий мало-мальски подвижный образ жизни. Три года назад мне пришлось прожить в «Детинце» с неделю, расследуя довольно пакостное дело о краже. Тамошние деятели не хотели предавать его огласке, и потому к официальным путям расследования решили не прибегать.
Я припарковал машину на стоянке так, чтобы ее накрыла тень от надвратной церкви: погода с утра переломилась, и солнце сейчас поджаривало так же всерьез, как все последние дни поливал дождь.
Теперь оставалось разыскать Риту Лани.
Сделать это не составило никакого труда. Уже через несколько минут я знал, что преподает она в здешней музыкальной школе, что сейчас там идут уроки, но кончиться они должны ровно через час. Я соскучился по солнцу и потому решил побродить этот час по «Детинцу», вызвав тем самим явное неудовольствие дежурного привратника — солидного человека пятнадцати лет от роду, уже предвкушавшего обстоятельную и приятную беседу с новым человеком. Я поднялся на монастырскую стену и пошел по галерее. Отсюда открывался прекрасный вид на окружающие «Детинец» сады с разбросанными по ним семейными коттеджами. В каждом таком двухэтажном, крытом черепицей домике жила здешняя семья — групповые родители с шестью-семью детьми самого разного пола и возраста, от младенцев до юношей и девушек, уже готовящихся покинуть «Детинец». Родителями могли работать только бездетные супружеские пары. Конкурс на каждую вакансию был бешеный, отбор производился самый тщательный, потом следовала годичная специальная подготовка — и в «Детинце» появлялась новая семья, объединявшая детей, лишенных родителей, и родителей, не имеющих детей. Я сделал полный круг по стене и ровно через час вошел в здание музыкальной школы.
На вид Рите Лани можно было дать дет тридцать. И, насколько я понял, впечатление соответствовало действительности. Красавицей я бы ее не назвал, дурнушкой — тоже, сплошное среднее арифметическое. Словом, выйди вечером в Александровский сквер — там таких прогуливается девять из десяти. Бог знает, что сыскал в ней доктор Меряч, но это уже его личное дело.
— Меня зовут Марк Айле. Я частный сыщик. Клиент поручил мне поиски Виктора Меряча, что и привело меня к вам.
