Я старался не ввязываться в ссоры. Хотя я не помнил подробностей, но тем не менее знал, что подобная армия едва не погибла из-за конфликта между вождями. Быть может, это случилось в Трое?
Наконец настала ночь, и все переменилось.
- А где находится Троя? - спросил я у Никоса, когда мы улеглись на одеялах перед вечерним костром.
Он нахмурил лоб:
- Кто знает? Быть может, это всего лишь россказни.
- Нет, - сказал один из воинов. - Она на другой стороне Геллеспонта.
- Город еще стоит? А я думал, его сожгли дотла.
- Так оно и было.
- Откуда ты знаешь? Троя ведь существовала так давно...
- Во времена героев.
- Героев? - переспросил я.
- Подобных Ахиллесу, Одиссею и Агамемнону.
_Одиссей_. Это имя звоном колокольчика отозвалось в моей памяти. Не он ли дал мне тот кинжал, что привязан к моему бедру?
- Что вы, конокрады, знаете об Агамемноне! - завопил один из аргивян, стоявший на расстоянии полета камня от нашего костра.
- В Трое он был одним из ахейских вождей, - отвечал я.
- Он был аргивянин, - проговорил наемник, вступая в круг света, - и царь Микен. Не какой-нибудь заляпанный навозом мужик, как вы, горцы.
Я вскочил на ноги. Панцирь на рослом аргивянине повторял абрис его мышц, короткий меч висел на его бедре, однако я был выше на полголовы и шире в плечах.
- А я из дома Одиссея, - отвечал я, забывшись, - и помню это.
Челюсть его отвисла, потом он расхохотался и упер кулаки в бедра.
- Скиф, наверное, тебя ударили по голове, и ты свихнулся.
Я удивился. Откуда он знает, что меня считают здесь скифом?
Возле первого появился другой аргивянин. Он тоже был вооружен. Никос и несколько других воинов из моего отряда вскочили на ноги.
- Одиссей мертв уже тысячу лет, - сказал второй аргивянин с наглой усмешкой, кривя заросшую бородой физиономию. - Если он вообще когда-нибудь существовал.
- Он жил на свете, - сказал я. - И я говорил с ним.
- В Трое, должно быть. - Оба захохотали, глядя на меня. Потом второй подошел поближе и заглянул мне в лицо. Этот был ростом едва мне до плеча. - Ты безумен, - сказал он.
- Нет, он царь лжецов, - возразил первый аргивянин.
Я почувствовал, как напряглись Никос и другие воины за моей спиной.
- Нет же, вот погляди, - сказал я, доставая кинжал, - его подарил мне сам Одиссей...
Аргивянин отпрыгнул назад и выхватил из ножен меч.
- Решил зарезать меня?!
- Нет, я...
Он бросился на меня. Отбив меч кинжалом, я левой рукой ударил его в челюсть. Аргивянин рухнул, как убитый бык.
Весь лагерь словно взорвался; вокруг дрались, кусались, лягались, боролись. Я стоял среди словно взбесившихся воинов с кинжалом в руке, а вокруг меня бушевала рукопашная. Ошеломленный, я отступил от костра.
"Хорошо, хоть никто не применяет оружия", - подумал я. Тот аргивянин, который взялся за меч, еще лежал без сознания возле костра.
Закричали начальники. Я убрал кинжал и кинулся в гущу дравшихся, пытаясь разнять их.
На гнедом коне подъехал Филипп, с непокрытой головой и без панциря, его единственный глаз горел гневом.
- Прекратите немедленно! - взревел он.
Мы остановились, покоряясь властности, которая звучала в его могучем голосе.
Схватка вмиг стихла. Кто стоял, кто гнулся от боли, а кто валялся на земле; все были покрыты пылью, а некоторые и кровью.
Никос в порванной рубахе, под которой виднелись еще свежие рубцы на спине, стал коленом на грудь аргивянина и вцепился зубами в ухо лежавшего. Но прежде чем Филипп сумел сказать еще слово, прилетевший из темноты камень поразил царя прямо в затылок. Звук показался не менее громким, чем от падения камня, пущенного катапультой. Согнувшись, Филипп свалился с коня. Навстречу метнулся аргивянин с копьем, и я увидел, что около дюжины его земляков сошлись кольцом вокруг распростертого тела царя. Все были с мечами.
Опустив голову, я бросился вперед и, пробив кольцо вооруженных воинов, выхватил копье из рук аргивянина, прежде чем он успел погрузить наконечник в тело лишившегося сознания Филиппа.
Гнев и ярость вновь охватили меня, и мир вокруг замедлился. Взяв копье как дубинку, я разбил его тупым концом лицо наемнику, у которого вырвал оружие. Тот рухнул как подкошенный. Готовый защитить царя, я встал над телом Филиппа, спиной к нервно переступавшему коню. Окружившие царя вооруженные аргивяне были ошеломлены. Позади них Никос и другие воины моего отряда застыли в столь же глубоком потрясении.
Вокруг опять началось смятение. Грубый мужской голос захлебнулся кровью, послышались крики, и из тьмы явился молодой Александр, золотоволосый, с дикими глазами, с окровавленным мечом в руке.
- Царь! - закричал он. Расталкивая всех, кто попадался ему на пути, царевич шагал ко мне.
- По-моему, он просто оглушен, господин, - сказал я.
Александр сурово посмотрел на меня, затем обратился к кольцу аргивян, все еще державших в руках мечи.
- Взять, - скомандовал он, - всех!
Никос и остальные разоружили аргивян и увели их во тьму.
- Ты спас жизнь моего отца, - сказал Александр.
Тут Парменион и другие военачальники наконец подошли к нам и склонились над телом Филиппа.
- Я хочу, чтобы убийц повесили, - сказал Александр в ночную тьму. Только пусть сначала они расскажут, кто заплатил им.
Но никто не слушал его. Александр остановил свои полные ярости глаза на мне:
- Будь возле царя, потом я присоединюсь к вам. - И удалился. Трудно было поверить, что царевичу еще только восемнадцать лет.
4
Филипп не пришел в себя и через час. Я последовал за военачальниками, которые отнесли царя в жалкую хижину из бревен; глинобитный пол помещения покрывали грязные конские шкуры. Я стоял в открытых дверях, копье аргивянина все еще оставалось в моих руках. Офицеры уложили Филиппа на скромную постель с заботой, которую мне редко приходилось видеть. Потом лекари и полководцы столпились возле царя. Испуганная рабыня принесла кувшинчик с вином.
Филипп очнулся. Хотя врачи настаивали, чтобы он оставался на ложе, царь поднялся. Приближенные помогли ему устроиться в складном походном кресле.
Вопль, полный муки, распорол ночь. Филипп резко поднял голову. Тут раздался другой вопль, громче и страшнее первого.
Филипп подозвал одного из военачальников, который склонил ухо к губам царя. Тот что-то проговорил, полководец кивнул и вылетел из хижины, минуя меня.
Вокруг царя деловито сновали лекари. Один из них омывал затылок Филиппа. Я видел, что полотно окровавлено. Другой растирал какую-то мазь в мелкой плошке. Разогретая огоньком свечи, она пахла камфорой.
- Вина. - Царь впервые заговорил громко после падения. - Еще вина.
Глаза девушки зажглись. Она облегченно вздохнула. Ей не могло быть больше тринадцати или четырнадцати.
