3
- Стремена, - сказал Олег. - В Европе они были уже в шестом веке, а у нас появились только в двенадцатом - ну, может быть, в конце одиннадцатого. У татаро-монгол их и в двенадцатом не было, это точно... А ваша галлюцинация относится к началу одиннадцатого века - вскоре после крещения Руси. Есть и другие несоответствия, гораздо более разительные.
- Галлюцинация? - переспросил я и дотронулся до наконечника стрелы, уже отмытого, тускло блестевшего, который лежал на столике рядом с обломком шпаги.
- Да! Пока не найдем другого термина, придется называть это коллективной галлюцинацией.
- Коллективным дурдомом! - объявил Сима и заворочался на своей полке. Давайте спать, старики. Или давайте хряпнем по маленькой. Танюха, скажи им!
- Правда, ребята, давайте потише, - предложила Танечка. - Пусть поспит.
Мы стали говорить тише.
- Ладно, пускай будет галлюцинация, - сказал я вполголоса. - Но - не коллективная! Потому что у каждого было свое: я дрался с татарами, вы - с неграми...
- С маврами, - поправил Олег. - Это был Четвертый Мавританский корпус Наполеона... Осенью 1817 года он совершал карательный рейд по югу Западной Сибири - а я возглавлял отряд национального спасения в Березино. Императорский наместник в своих донесениях называл нас бандитами.
- И Березино сожгли? - спросил я.
- Дотла.
- А вы? Бежали?
- Нет. Хотя... В общем, бежал, но недалеко. Татьяна Зиязовна прятала меня у себя в подвале, перевязывала раны. Дом над нами горел...
- Да нет же! - сказала Танечка. - Дом горел, это верно, и вас я прятала, но при чем тут Наполеон?
- Точно, Танюха! - прогудел с верхней полки Сима. - Наполеона в двенадцатом из Москвы завернули. Про это любого пионера спроси, и скажет. Зимой завернули - они по снегу шли и чем попало обматывались...
- Осенью, - уточнил Олег. - Мы это знаем, Серафим. И что русская экспансия в Сибирь началась в шестнадцатом веке, а не в одиннадцатом тоже знаем. Не об этом речь... Продолжайте, Танечка. Что было у вас?
- Был погром, - сказала Танечка. - Они называли его "пролетарским террористическим актом" - убивали дворян и евреев. А ваш отец был камер-юнкером.
- Придворный чин? - удивился я. - В Березино?
- Да. Только оно уже называлось Плеханове. Я там жила в большом деревянном доме, а бараки ссыльных поселенцев стояли к нему почти вплотную. И еврейский квартал тоже был рядом. Я вот теперь думаю, что бараки, наверное, не случайно поставили именно там. Это был погром - самый настоящий погром! Я же видела. Я даже заранее догадывалась, что он будет то есть, что будет какая-то большая беда. Ее приближение многие чувствовали и готовились к ней - каждый по-своему. Это неправда, что приближение беды сплачивает людей. Наоборот: все ненавидели всех, каждый боялся каждого. И беда пришла. Погромом... Олег, вы на меня как-то странно смотрите. Вы мне не верите?
Олег, действительно, смотрел на нее, только что не открыв рот. Будто впервые видел и не то восхищался, не то решал заведомо неразрешимую задачу.
- Извините, Татьяна Зия... Танечка, - сказал он. - Просто я подумал, что вы... Что на вас все это повлияло сильнее, чем на меня или вот на Фому Петровича. Еще раз извините, но раньше вы разговаривали совсем не так.
- Да, я знаю, - Танечка покраснела и поплотнее запахнула на груди пеструю тонкую шаль с обгоревшими уголками. - Раньше я говорила, как Эллочка Щукина: мне почему-то было стыдно показать, что я знаю больше тридцати слов. Но после всего, что я пережила и помню... еще до погрома, задолго до... Ведь там я, представьте, училась в классической гимназии, в губернском городе, и до переворота успела окончить целых шесть классов! Стипендиаткой была...
- Ну и что, а у меня десять классов! - сказал сверху Сима. - А толку? Оператор БСЛ - Большой Совковой Лопаты.
- Это были совсем другие классы... - тихо сказала Танечка. - Мы вам не мешаем, Сима?
- Трави дальше, Танюха. Даже интересно.
"Черт бы его побрал, этого Симу! - подумал я. - Не спит и не спит!"
- Ну, а медицинские навыки? - спросил Олег. - Их вы тоже в гимназии получили?
- Нет, это у меня от природы. Там, в Березино, я бы сказала: "От Бога", но в той жизни у меня не было дара. А здесь я дипломированный знахарь. Уже пятый день, как дипломированный. Правда, всего лишь знахарь-косметолог, но простые раны, ушибы, кровоподтеки я и раньше могла заговаривать, без диплома... Я ведь как раз за ним и ездила в Казань - в заочный университет народной медицины. Вот, везу бумажку маму порадовать. Она там, в Красноярске, уже и шампанское приготовила, и подруг своих позвала - дочкой похвастаться, а мы... а нас тут... Извините!
Нет, не могу я смотреть, как плачет красивая женщина.
- Брось, Танюха, - прогудел сверху Сима. - Приедем, никуда не денемся. Ну, опоздаем чуток, все равно приедем. И шампанское от тебя не убежит, а пока сухача дерни: то же самое, только без газа... Слышь, молодой? Плесни Танюхе.
- Я лучше яблоко, - сказала она. - Если можно...
Олег молча подал ей яблоко. Симины яблоки мы, не сговариваясь, решили оставить Танечке - когда узнали, что воды нет даже в умывальниках. Она об этом нашем молчаливом уговоре, конечно же, догадалась, но все равно каждый раз спрашивала.
Все еще всхлипывая, Танечка стала есть яблоко. А я стал смотреть в окно.
По времени должно было темнеть - но, может быть, я ошибаюсь, и в этих местах темнеет позже... За окном было все то же самое. Отчетливо были видны обе "шилки", исправно державшие на прицеле нечто невидимое в зените. Стволы "града" (если это был "град") смотрели в сторону последнего, шестнадцатого вагона. Или, может быть, даже еще правее. Нива была уже во многих местах примята и вытоптана, и как раз сейчас опять производилась смена оцепления.
Нарядная, блестящая, ярко-зеленая бортовая машина медленно двигалась слева направо по уже наезженной колее вдоль цепочки солдат. Новые часовые выпрыгивали из кузова и сменяли отстоявших - а те, передав сменщику автомат и с наслаждением потягиваясь, почему-то не садились в машину, а разбредались кто куда. Некоторые брели в нашу сторону, но, приблизившись к составу на расстояние метров пятидесяти, падали на живот и дальше продвигались ползком... Скоро опять начнутся беспорядочные стуки и позвякиванья по колесам и по днищу вагона.
Когда это случилось впервые, в поезде возникла паника. Кажется, даже Олег растерялся и не сразу смог успокоить Танечку, а Сима, зачем-то прихватив бутылку спирта, побежал в туалет. Я же просто лежал на своей полке и старался сосредоточиться на ране в боку, которую Танечка еще не вполне успела заговорить. Лежал - и все. Зато не вопил, не метался и не молился, как остальные в других купе. Не потому, что я очень храбрый, а потому, что все равно ничего нельзя было сделать и оставалось ждать, чем все это кончится.
