Кончилось - ничем: постучали, позвякали, даже, кажется, попересмеивались под днищем вагона, да и уползли восвояси. А минут через пять после того, как уползли, вернулся Сима. Уже без бутылки, но почему-то трезвый.
Короче говоря, теперь мы знали, что все эти позвякиванья для нас неопасны. Автоматы остались у тех, кто стоит в оцеплении - так что пускай себе звякают. Ну, по скольку им лет? Восемнадцать - двадцать. Дети. Играют. Им интересно пугать, и начальство сквозь пальцы смотрит. И нас они не боятся - а зверем человек становится только от страха. Или же по приказу, но это, впрочем, одно и то же.
И все же, когда опять раздалось позвякиванье, мне стало не по себе. Потому что: а вдруг уже отдали приказ? Глупость, конечно. Кто и зачем будет отдавать такие приказы?..
Нет, все-таки, вряд ли это война. Маневры какие-нибудь - а мы мешаем. Встряли из-за отставания... А в пришельцев я не верю: сам же их рисовал на компьютере, во всех видах. Даже Мара пугалась, а Тимку было не оторвать. Веселый был заказ, и богатый - два месяца на него жили, даже торты пекли...
А "галлюцинации"? Они с маневрами как-то не стыкуются. Хотя, мало ли от чего могут быть галлюцинации? Какое-нибудь радарное излучение - от "шилок", например... И тут меня осенило: "град"! Так называемый "град", потому что Олег тоже не был уверен, что это именно он. До начала "галлюцинаций" стволы "града" смотрели влево - на голову состава, а сейчас... Я сунулся к стеклу и посмотрел. Так и есть: вправо - туда, где хвост! Можно было и не смотреть, я это и так помнил.
- Нет, Фома Петрович, - сказал Олег. - Я тоже об этом думал. Не получается.
Я молча уселся обратно. Да, не получается. Мог бы и сам сообразить. Вот он, передо мной на столике - обломок французской шпаги, и вот он, передо мною же - наконечник татарской стрелы. И никакой психотроникой этого не объяснишь. Остаются "параллельные пространства", но их я тоже рисовал. И зовут меня - Фома Неверов.
Сима был Серафим-Язычник - "там". Правда, в моем "там".
А я Неверов - здесь. "Там" у меня фамилии не было.
Это, разумеется, тоже ничего не объяснило и даже отдавало неконструктивной мистикой, но я все-таки спросил:
- Олег, у вас какая фамилия?
- Корж, - ответил он, слегка удивившись. - Корж Олег Сергеевич... А что?
- Есть одна безумная идея. Вряд ли достаточно безумная, но - чем черт не шутит... Скажите, а "там" ваша фамилия тоже была Корж?
Олег сразу понял, где это - "там".
- Там я был Коржавиным, - сказал он и улыбнулся неприятной, жесткой улыбкой. - Я это отлично помню, потому что много раз видел свою фамилию в проскрипционных списках наместника. Причем, последние два года - в первых строках. Коржавин Олег Сергеев (меня даже заочно лишили дворянства), сначала ослушник законной власти, потом бунтовщик и, наконец, бандит. Карьера!.. А что за идея?
- Бредовая, - отмахнулся я. - Просто подумалось: а нет ли какой-нибудь связи между фамилией и содержанием галлюцинации? Даже не столько содержанием, сколько... ну, скажем, самим фактом ее возникновения.
- Моя фамилия - Гафарова, - сказала Танечка. - И здесь, и "там". Не подходит?
- Не знаю, - честно ответил я. - Да и вряд ли она возможна, такая связь. Не берите в голову.
- А ваша фамилия подошла? - спросила Танечка.
- Ах, да, извините! Неверов, - представился, наконец, и я, спохватившись. - Здесь Неверов. А "там" - просто Фома по прозвищу Секирник. Но это не фамилия, а, скорее, профессия. Я лучше всех в дружине владел боевой секирой, вот и прозвали.
- А вы, Сима? - спросила Танечка.
- А что я? Я Серафим Светозарович Снятый, разнорабочий. Сокращенно эС-эС-эС-эР! И точка. После каждой буквы.
- Ужели у вас и правда ничего не было?
- Наверное, было, - заметил Олег, - но такое, что стыдно рассказывать. Или нет?
- Пить надо меньше, старики!.. - вздохнул Сима. Поерзал, покряхтел, опять перевернулся на спину и вдруг буркнул: - А, может, наоборот, больше. Может, я потому и не спятил, как вы, что под газом был?
- А что, это тоже идея, - усмехнулся Олег. - Как вы полагаете, Фома Петрович?
- Не исключено, - улыбнулся и я.
- Я давно намекаю: пора хряпнуть! - обрадовался Сима.
Непьющий Олег возражать не стал и даже сказал одобрительно:
- Практический ты человек, Серафим.
Обломок шпаги Сима небрежно отодвинул к окну, а наконечником татарской стрелы стал резать украинское сало ("Острый финкарь! - похвалил он. Только ручка короткая"). Олег открыл две баночки черной икры и баночку аджики, а Танечка, распечатав пачку печенья, стала делать из этого бутерброды.
С посудой получилась небольшая заминка, но Сима привычно разрешил возникшее затруднение: себе взял бутылку, а мне плеснул в Олегов стаканчик для бритья ("Уже стерильно, Петрович!"). Танечке достался единственный стеклянный стакан, а Олегу крышечка от ее термоса, чай из которого ушел на промывку ран. Им обоим Сима налил вина, причем доверху, и скомандовал:
- Сдвинули!
И мы сдвинули.
Танечка даже для виду не стала отнекиваться, храбро пригубила подозрительный Симин "сухач из падалок", а потом с видимым удовольствием выпила до дна. Я тоже не стал отнекиваться и правильно сделал: сразу стало уютно и наплевать на то, что под вагоном непонятная возня, а за окном все еще необъяснимо светло. Я с некоторой остраненностью понаблюдал, как теплая волна распространяется из желудка по телу, и сообщил, что это очень приятное ощущение.
- Пошла по животу, как сплетня по селу, - образно прокомментировал Сима и поторопился разлить по второй; по-моему, зря: куда спешить?
Непьющий Олег был со мной солидарен и, в отличие от меня, на этот раз только пригубил.
- Приятное вино, Серафим, - сообщил он. - И совсем не похоже на шампанское. Это первосортнейший сидр, вот что это такое! Наместнику такие вина доставляли из Франции. Представляете? По Средиземному и Черному морям, через донские и волжские степи, по Тургайской ложбине... Наместник обожал сухие вина из метрополии - и в них мы его и утопили, как герцога Кларенса. Я прочел об этом в трофейном томике Шекспира. И вот что интересно: Шекспира я читал на французском! Никогда не знал этого языка, а теперь знаю. Если это, конечно, французский. Фома Петрович, вы знаете французский?
- Откуда?.. - Я усмехнулся и покачал головой (уже слегка шумевшей).
- А вы, Танечка? Изучали в гимназии?
- Только-только начала в октябре шестнадцатого. А в январе учителя арестовали: не то за прокламации, не то за порнографию, так мы и не узнали, за что. Латынь и древнегреческий учила. Псалтырь на старославянском могу читать, но только Псалтырь и только читать. А французский... Так, несколько расхожих фраз.
- Ну, хотя бы расхожие...
- Вам, Танечка, повезло, - перебил я. - Даже исключительно повезло - я имею в виду гимназию. Меня в моей новой жизни (или, напротив, старой?) только и учили, что землю пахать, да секирой махать, да свово князя пуще татар бояться...
