Мы очистили несколько комнат, затем я наткнулся на что-то вроде парадной спальни и вошел на цыпочках, надеясь обнаружить сейф. Лампы вспыхнули в полный накал, я стремительно обернулся и увидел Скарпони, злобно уставившегося на меня в прицел неподвижного, как скала, смит-вессона. Он не заметил, как у него за спиной в комнату проскользнул профессор. Фрейли навел конвертер, и Скарпони продолжал целиться в меня зажатыми в кулаке купюрами.
Выглядел Скарпони почти комично. Я в жизни не видел смены стольких выражений одного лица в течение нескольких секунд. Он кинулся на меня, все еще размахивая купюрами. Не знаю, что он собирался сделать — возможно, забить меня до смерти пачкой бумажек.
Профессор поднял конвертер, и Скарпони пошел рябью на полушаге. Мерцающее сияние возникло в воздухе, а когда угасло, появилась огромная, высотой в четыре-пять футов, куча банкнот.
Каких-то странных банкнот.
Они были напечатаны белой краской на зеленой бумаге и шевелились, словно от дуновения ветра. Но в воздухе не чувствовалось ни малейшего колебания.
Я поглядел на Фрейли, ожидая объяснения. Он, казалось, недоумевал не меньше меня. Внезапно его лицо побелело. Он попятился от кучи и прыгнул в коридор.
— Быстрее от них! — голос у него был напряженно писклявым. Я последовал за сообщником вдоль стены. Ничего не вышло, потому что странные деньги волной покатились по полу, настигая меня. Я вскочил на стол в пяти-шести футах от двери.
Фрейли выкрикнул из коридора:
— Мои вычисления намекали на нечто подобное. Это негативные деньги. Короткий период полураспада, причем им надо скомбинироваться с настоящими деньгами. Не исключено, что они аннигилируются от соприкосновения с позитивной ценностью чего-либо другого.
Я не совсем понимал, о чем он говорит, но тут увидел, как странная купюра пропрыгала по ковру и прикоснулась к ножке дивана. Рябь, слабая лиловая вспышка — и угол дивана словно откусили. Диван зашатался на оставшихся ножках и накренился навстречу еще нескольким накатывающим купюрам. При соприкосновении с каждой негативной бумажкой он оседал все ниже и ниже, причем словно бы ничуть не уменьшая кружащий по полу вихрь. Остальная мебель тоже начала оседать. Мой стол покачнулся и начал оседать. Я торопливо сбросил ногами все, что на нем стояло, наблюдая, как безделушки, падая в извивающиеся волны негативных денег, исчезают в лиловых вспышках.
Стол подо мной снова накренился, я сунул конвертер в карман и, подпрыгнув, повис на люстре. Она оказалась современной подделкой, поскольку ни одну раритетную люстру не закрепили бы такими хлипкими шурупами. Они начали расшатываться, нежно позвякивая, и мне на голову посыпались хлопья штукатурки.
Я посмотрел вниз, одарив прощальным взглядом фамильное бюро миссис Скарпони, прежде чем оно исчезло навеки. Негативные деньги закручивались, жадно выискивая, чем бы поживиться.
Через комнату полетели хлопья нормальных денег: Фрейли швырял и швырял их из коридора. Негативные купюры взвихрились и изгибающимся пенным валом покатили навстречу, чтобы поглотить их. Однако прямо подо мной парочка-другая белых баксов взметнулись почти до пальцев моих ног, будто долго постившиеся пираньи. Мне вспомнилась сиротливая рука Мизинчика Фуллера, я отчетливо увидел, как мои собственные руки нелепо цепляются за люстру при полном отсутствии меня прочего. Дрянь отвратительно шуршала, взмывая и опускаясь в попытках соприкоснуться со мной. Я слегка подтянул колени к груди и был вознагражден усиливающимся скрипом, а мимо пролетела парочка шурупов.
— Раскачайтесь! — услышал я крик Фрейли. — Прыгайте к двери.
Мне не слишком понравилась идея раскачиваться на грозящей упасть люстре, но полный предвкушения шорох подо мной послужил активным побуждением к действию. Я качнул ногами туда-сюда и выпустил кольцо люстры в тот самый момент, когда она сорвалась. Честное слово, я расслышал жадное чавканье, когда антиденьги навалились на нее.
Я приземлился не совсем в дверях, но Фрейли поймал меня и помог перелететь порог, после чего захлопнул дверь. Она продержалась секунду-другую и исчезла в лиловой вспышке. В проем устремился поток негативных баксов в поисках пищи, будто всепожирающий поток лавы, забывшей, какого цвета ей полагается быть.
Фрейли первым бросился к лестнице, опираясь на носки, как заправский спринтер. Мимо меня прожужжали две скоростные негативные десятидолларовые купюры — будто гончие псы в надежде завалить убегающего оленя. Они, казалось, нацеливались на рюкзак, и я понял, что сильнее всего их должна притягивать концентрация денег, как это водится у электростатических зарядов разных знаков.
— Сбросьте рюкзак! — крикнул я.
Фрейли в ответ поднял рюкзак еще выше и побежал еще быстрее, а подпрыгивающие купюры взвились так высоко, что выгрызли заднюю часть его брюк, разоблачив омерзительное пристрастие к трусам в мелкую горошину. Его спурта оказалось достаточно, чтобы добраться до верхней лестничной площадки, и более медлительные купюры в один и пять долларов погрузились в ковровую дорожку коридора, маленькими лиловыми вспышками выедая круглые дыры.
Я добрался до лестницы и, выбегая из дома, постарался не отстать от Фрейли. Кинувшись к ограде, я вдруг заметил, что профессора уже нет впереди, и обернулся посмотреть, почему мой сообщник остановился. А он прицеливался в особняк, который с тяжелым достоинством проваливался сам в себя под аккомпанемент скрежета и скрипа. Я дернул профессора за пиджак, стараясь оттащить к ограде, но он сохранил свою позицию, наблюдая, как здание рушится внутрь себя, иногда на миг освещаясь жутким лиловым сиянием.
Когда остатки особняка рухнули в небытие, Фрейли шепнул:
— Производит впечатление! Негодяй, очевидно, запутался в долгах, если приобрел такую огромную отрицательную стоимость. А может быть, это просто отражало его ценность для общества. — Профессор пожал плечами. — Нет, мне просто необходимо собрать куда больше экспериментальных результатов.
Полчаса спустя мы тихо вошли в дом Фрейли.
Лампы вспыхнули прежде, чем он успел прикоснуться к выключателю, и перед нами опять возникла Карла. Ее халат был плотно запахнут и стянут поясом, однако он был много тоньше прежнего и облегал фигуру очень плотно, отдавая должное формам. Нахмуренное лицо Карлы было великолепно.
— Папочка, я не знаю, кто этот человек, но могу утверждать: ты затеял что-то непотребное. Опять!
Фрейли отдал мне рюкзак, подошел к дочери, взял за плечи, поцеловал в лоб и повернул на сто восемьдесят градусов, легким шлепком выпроваживая девушку из комнаты. Он сказал:
