— Прими корзину, а то руки скоро отвалятся.
Генерал перехватил корзину и поставил её подальше от воды.
— Давай отвяжу сома!
— Не, ты сомов не знаешь. Сначала я лягу на сухое место, потом ты ему башку отчекрыжишь. Смотри, и мне заодно шею не перережь.
Когда обезглавленное тело рыбины перестало выгибаться кольцом, рыбак спросил:
— За что прапор шлёпнул Ладьку?
— Как ты в темноте различил звёздочки?
— Я железнодорожник, машинист поездов дальнего следования. Я и не то могу различить… Павло! — протянул рыбак свою провонявшуюся рыбной слизью лапищу, даже не обтёр её о себя.
— Петька! — без брезгливости протянул свою небольшую руку навстречу бывший генерал.
— Я ясно видел, как прапор из "макарова" выстрелил в гуцулёнка.
— Он говорил, что из лемков.
— Это одно и то же. Про какое такое сокровище Ладька прапору кричал?
— Не было никакого прапора, — сказал генерал.
— А что это было?
— Наваждение.
— Так кто с вами был?
— Искуситель.
— Ты его видел?
— Видел.
— И я его видел. Разве наваждение у двоих случается?
— Бывают даже коллективные галлюцинации у целой толпы.
— Ты психолог или гипнотизёр?
— Да как тебе сказать…
— Тогда лучше не говори… Темнишь ты, парень, но тебе почему-то хочется верить. У тебя лицо доверчивое, доверительное… тьфу-ты… вызывающее доверие. Так что с Ладькой?
— Споткнулся об эту корягу. Упал в воду и захлебнулся.
— Почему ты не кинулся на помощь?
— Не успел. Вишь, какое течение тут бурное!
— А выстрел?
— То масло хлопнуло, когда вспыхнуло на сковородке.
— Ладно, поверю. У тебя лицо доверчивое, доверительное, располагающее к доверию… Ну, не знаю, как точно выразится. У тебя, Петька, оружие есть?
— Пистолет.
— Забирай Ладькин автомат. Я менонит. Вера такая. Нам нельзя из оружия людей убивать. Запрещено даже к нему прикасаться… Я тоже из лагерников. Ты из блатарей, фраеров или просто мужик на зоне, а сел за растрату? — разглядел его промасленную чёрную робу Павло.
— Вынужденное убийство.
— Ну, вы все эти песни поёте. Так куда прапор делся? Островок-то совсем махонький. Он не вернется?
— Сквозь землю провалился, как ему и положено… Сома, Павло, порежем на засолку, у меня пустой мешок и пачка соли в сидоре. Рыбёшку чистить и жарить не будем. Времени нет. У меня есть банка сгущёнки и сухари. Наскоро перекусим с кипяточком и отплывём на твоём плоту.
— Куда?
— На группу островов в северо-западном направлении. Сначала на ближайший, чтоб успеть до рассвета.
— И на кой такая спешка?
— Потом объясню, а пока просто поверь на слово.
— Ладно, поверю.
Павло был мужик необъятных размеров. Захотел бы, как муху раздавил недорослого Петра. Его прямо поставленные глаза, толстый прямой нос и огромный подбородок выдавали в нём нерусского. Лицо, как с древнего плаката, изображающего бесстрашного солдата вермахта. Каски со свастикой только не хватало.
— Ты какого рода-племени?
— Военнопленный немец.
— Захватили или сам сдался?
— Перебежал, когда амерские негры, спецы-советники, захотели меня власовцам под трибунал отдать.
— Расист, что ли?
— Не, убил Соньку-пулемётчицу из Тамбова, командиршу расстрельной зондеркоманды местного карательного батальона "Тамбовский волк".
— Ты же менонит. Вам нельзя к оружию прикасаться.
— Я её без оружия полотенцем удавил.
— Ты сам в ту сторону на своём плоту ходил?
— Ни разу. Скоро Артёмка вернётся, у него спросишь. Он на своём плескоплаве везде побывал. А вот и он!
В тиши послышались плёскающие хлопки по воде, как будто цапли разгуливали по мелководью. На диковинном водном велосипеде подплыл дородный парень. Конопатый, рыжий, аж гнедой.
— Что это за японский робот под ним?
— Артёмка в рембате служил. На всех станках работал. Сварку знает. Вот и соорудил себе водную гаргару… Сегодня не бУхало на островах? — спросил Павло.
— Тихо, как на кладбище, — ответил рыжий Артёмка. — А это кто?
— Петька. Похоже, зэк, но неопасный.
— А Ладька где?
— Петька говорит, что оступился и утонул.
— С чего вдруг зэку верить, дядь Паш? — недоверчиво насторожился веснушчатый паренёк.
— Мне лицо его сразу понравилось. Располагает. Я ему поверил.
— Вы, менониты, и душегубу поверите. Воевал, дядя?
— С двадцати лет призвали, — ответил генерал. — Пятнадцать лет в армии
— А до призыва кем был?
— Иереем.
— Чего-чего?
— Попом.
— Сейчас почему не на фронте?
— А ты, здоровенный лоб лет двадцати пяти, почему не на фронте?
— Так фронта никакого нет. Кругом вода.
— Тогда чего ты мне уши паришь про фронт! Ты бывал в той стороне? На ближнем острове, — спросил генерал Артёмку.
— Там военные. И дети беспризорные.
— Чьи?
— А кто его знает! На разорванной барже к ихнему берегу малышню прошлым годом прибило.
— Я про военных спрашиваю. Чьи подразделения?
— Похоже российские, но какие-то странные. Как и не русские вовсе.
— И чего такого в них странного?
— Сирот не кормят и не доглядывают, а сами пьют и гуляют с бабами напропалую.
— Пить и русские горазды. И на гульбу с бабами охотники найдутся. Пушки или безоткатки у них есть?
— Даже пулемётов не видел.
— Вышки смотровые с прожекторами на острове стоят?
— Ни одной. И собак служебных нет.
— До рассвета дойдём на шестах?
— Течение как раз в их сторону. Даже не вспотеете. Но я стрелять в них не буду, если что.
— Тоже менонит?
— Я в рембате служил. За два года не пульнул ни разу. Просто не умею стрелять. Боюсь, детей задену ненароком. Там их больше, чем военных.
* * *
— Погодите, мужики, с плотом! Я тут забавную цацку с военного кунга свинтил на одном острове. Главное, работает ещё. Аккумуляторы не сели.
— Там не аккумуляторы, а кристаллические генераторы электричества, — сказал бывший генерал. — Это приёмник для службы единого времени.
— На кой для времени приёмник?
— Запуски всех ракет и полёты авиации должны быть привязаны к сигналам службы единого времени Гринвичской обсерватории. Без этого не работает даже всемирная система позиционирования для спутникового скрининга земной поверхности.
— А он только эти импульсы ловит?
— Нет, это обычный всеволновый радиоприёмник. Вот тебе панель частот. Вот переключатель диапазонов. Вот наушники в нише. Включай и слушай.
