Александр Абрамов - «На суше и на море» - 72. Фантастика

С огнетушителями в руках, нацеленными как автоматы, стояли мы молча, неподвижно, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Но огневки обладали каким-то локатором: не прошло и минуты, как «ковры» и «коврики» начали набухать. Вероятно, то же самое, только в миниатюре, видел и Кросби, наблюдая за своими «листиками-трубочками» в пластмассовой камере. Только он не предвидел последствий, а мы их знали и потому не мешкали.

Пенные струи с двух противоположных краев одновременно ударили по ложбине. Я успел заметить, что Панкин в последний момент все же сменил свой огнетушитель на «Зоркий». Но и без его помощи сражение было выиграно. За какие-нибудь полторы-две минуты в ложбине будто выпал снег. В хлопьях его сразу же угасли шары, они так и не выбрались из-под густого слоя губительной пены. Но огневки боролись. То одна, то другая, стряхнув брызги пены, разворачивалась, докрасна накаленная, но в тот же миг в нее ударяла смертоносная струя, лист съеживался, мельчал, таял, смешиваясь с белыми пенными хлопьями. Некоторым удалось подняться метра на два, но тут их настигали щелочь и кислота. Я уже давно взял огнетушитель Панкина. Забыв обо всем, он даже спустился со своей камерой в ложбину и чуть не погиб, подвернувшись под огненное крыло огневки. Мой огнетушитель срезал это крыло, как нож. Оно съежилось и погасло. А Панкин словно и не заметил ничего, пока чья-то пенная струя не ударила ему прямо в лицо. Отплевываясь и ругаясь, он выбрался из ложбины, чтобы сменить кассету.

Не более десяти минут продолжался бой. Сейчас рассказ об этом может показаться даже забавным — подумаешь, как пожар потушили десятком огнетушителей. Но тогда нам было не до смеху. «Не на волка идем», — охарактеризовал предстоявший бой Прохоров, сразу понявший, какую угрозу несли эти твари, способные восстанавливать свою структуру даже после взрыва гранаты. И кто знает, нашла бы наша наука так быстро столь простое и надежное оружие, какое подсказал случай английскому школьнику Родди.

Когда пена улеглась и перестала пузыриться, покрыв погребенные в ней останки нерожденных Землею созданий, Прохоров подошел ко мне. Его глаза горели уже не закипающим бешенством, а благостным торжеством победы.

— Ну как? Кажись, справились. Прочешем еще раз островок — и домой.

Мы уничтожили еще десяток синих и желтых «авосек», притаившихся в мелком ельнике, несколько зеленых шаров, дремавших на отмели, и одну огневку, вероятно как-то уцелевшую в хлопьях губительной пены. Маленький коврик был покрыт большим, двухметровым. Переждав немного, он потом выполз на торфяной откос, отделавшись двумя-тремя выщербленными пеной кусками. Но все учитывающий Прохоров вернулся и добил огневку.

Обратный путь прошли молча и почему-то вдвое скорее, может быть потому, что ничто не настораживало, не тревожило, не отвлекало внимания. Сложили огнетушители во дворе у Прохорова и разошлись по домам, будто ничего особенного и не случилось, так, удачная охота, не больше.

Только Прохоров, прощаясь, предупредил:

— Завтра ученые прибудут. Никому далеко не уходить.

Панкин тяжело вздохнул, но ничего не сказал. И только у Прохорова, согреваясь чаем с медовым настоем, проговорил, опустив глаза:

— А меня, наверное, с работы снимут.

— За что?

— За самовольство. Огнетушители дал.

— Ты же не давал. Мы сами взяли.

— А думаешь, вам сойдет? Соображаешь, что потеряла наука? Уничтожить единственный очаг внеземной жизни. Судом, по-моему, пахнет. И не районным.

Я даже растерялся, не зная, что ответить завхозу. Меня опередил Прохоров. Его черные глаза буравили Панкина со знакомым мне бешенством.

— Ты вот что скажи. Эта твоя неземная жизнь людям враждебна? Враждебна? Признаешь? А за сколько дней, по-твоему, она опериться может?

Панкин, как школьник, считая загибал пальцы.

— С падения контейнера, думаю, дней двенадцать прошло.

— А через пяток они уже вылетывают. И нападают. Сколько людей в больнице? И еще хорошо отделались. Скажешь, огневки, мол, жгли, а не «арбузы». А ты ел этот «арбуз»? Может, он сам съел бы тебя, сойдись с ним один на один. Неземная жизнь! Да кто знает, зачем ее к нам забросили. И с какой быстротой она плод дает. И можно ли ее приручить или огородить, как в зоопарке. И твои ученые на это не ответят. Поглядят на твои картинки и будут гадать. Хошь верь, хошь не верь, так все и выйдет.

Никого из нас, понятно, не судили. Панкина с работы не сняли и даже вынесли ему благодарность за находчивость. Как-никак он дал науке ценнейший материал для изучения спор внеземной жизни. Фотоснимки Панкина, размноженные в миллионах экземпляров, появились в печати и на телеэкранах всех континентов, изучались и обсуждались на симпозиумах и конгрессах. И все же мировая наука так и не смогла дать ответа на вопросы, бесхитростно сформулированные Прохоровым.

Пожалуй, единственно бесспорным документом оказалась выпущенная одновременно в СССР и Англии (не без моего участия) красочно иллюстрированная «История хейлшемского и усть-хотимского метеоритов», из которой я и заимствую все здесь рассказанное, опуская многочисленные, порой смелые, но едва ли достаточно обоснованные научно гипотезы.

Абрамов Александр Иванович. Родился в 1900 году в Москве. Окончил Литературный институт имени В. Я. Брюсова, Институт иностранных языков, член Союза писателей СССР. Печататься начал еще в 20-х годах и как журналист, театральный критик, и как автор повестей и рассказов. С конца 50-х годов им опубликованы повести: «Я ищу Китежград», «Прошу встать», «Когда скорый опаздывает». В жанре научной фантастики выступает вместе со своим сыном С. А. Абрамовым.

Абрамов Сергей Александрович. Родился в 1942 году в Москве. Окончил Московский автодорожный институт. С 1961 года выступает в периодической печати с репортажами, очерками, критическими статьями. Вместе с А. И. Абрамовым является автором сборника научно-фантастических рассказов «Тень императора», фантастических романов «Всадники ниоткуда», «Рай без памяти», «Селеста — 7000».

Сейчас авторы работают над новым фантастическим романом. В нашем сборнике выступают второй раз.