И этот остолоп как-нибудь выдержит в темнице до завтра. Ничего, ничего, посидит взаперти как миленький, тогда образумится! А на следующий день получит «сдачу». Вот так.
– Посидишь под замком и подумаешь обо всём, как следует, – назидательно сказал Василь Шугракович и, не заботясь более о ходатае, которого уже волокли вниз по лестнице, грозно спросил: – Ну что, есть у кого-нибудь ещё дела или просьбы?
Естественно, никто не выразил желания обратиться к великому князю, который был явно не в духе. Молчат! Боятся! Правильно, так и должно быть.
Довольный собой, Василь Шугракович позволил себе немного расслабиться, сел, откинулся на спинку трона и только хотел отдать кое-какие распоряжения насчёт коней, которых требовали урусы (у него уже вызрела неплохая идейка), как вдруг со двора донёсся громкий стук копыт.
"Ага, погоня вернулась! Кипхатага нашли! – обрадовался Василь Шугракович.
– Зашевелились, лентяи. Как всыпать им хорошенько да пригрозить, так сразу же всё получается".
Однако внешне он ничем не выказал своих истинных чувств; наоборот, сел прямо и придав лицу суровое выражение, строго спросил:
– Что там ещё?
Несколько человек уже выскочили из зала, не дожидаясь княжеского указания, и бросились по лестнице во двор. Когда их шаги стихли, во дворце некоторое время не было слышно ничего, кроме отрывистых криков запертого во втором этаже ходатая. Затем вновь раздались быстрые шаги на лестнице, в зал вошёл бледный и растерянный старший советник и, упав ниц прямо на пороге, громко воскликнул:
– Посольство к тебе, великий князь!
– Посольство? – при всей своей сдержанности Василь Шугракович всё же не сумел полностью скрыть удивление. – Что за посольство? От кого?
– От татар, – пролепетал старший советник.
Это ещё что за новости?! Чего хотят эти собаки от него, великого князя Василя Шуграковича, верноподданного урусского короля Данилы Романовича?
Вот уже больше года западные кипчаки избавлены от проклятого ига. В начале прошлой зимы татарам здорово досталось под Киевом, жалкие остатки огромного войска без оглядки бежали далеко на восток и там затаились, зализывая раны. Давно о них не было слышно, и вдруг – посольство!
Василь Шугракович не слыхал, чтобы татары вели с урусами переговоры. Да и какие могут быть переговоры, если король Данила велел посадить хана Бату в железную клетку, провезти по всем западным землям, точно диковинного зверя, затем утопить в последнем западном море. Нет, не может быть мира между урусами и татарами! Значит, значит…
Значит, не так уж не прав был король вместе со своим колдуном-воеводой, что навязал Василю Шуграковичу четыре тысячи воинов, готовых в любой момент вступить в бой. А ну как татары уже на подходе! А ну как решили они припомнить кипчакам союз с урусами в великой битве под Киевом! Это кипчацкие лучники расстреливали тех татарских собак, которым удалось избежать смерти в холодных водах скресшего в стужу Днепра…
Василь Шугракович на мгновение даже почувствовал благодарность к королю Даниле за четыре тысячи воинов-урусов, сидящих на шее у сынов степи. Ничего, ничего, мы ещё посмотрим, кто кого! Надо немедленно известить этих дармоедов, хватит им баклуши бить да по степи гонять, пора за дело браться! А посольство… В конце концов, князь он или не князь? Или татарский прихвостень?!
– Сколько их там? – спросил Василь Шугракович, судорожно вцепившись в подлокотники трона.
– Десяток наберётся, – ответил старший советник, пряча испуганный взгляд от своего повелителя.
Он явно струхнул, да и другие придворные не проявляли отваги. Боятся, собаки, ой как боятся! Будто ничего не изменилось с тех пор, как воины Бату вытаптывали Дешт-и-Кипчак, огнём и мечом подчиняли своей власти вольнолюбивых пастухов. А всё изменилось, ещё как изменилось! Нечего теперь страшиться татарских псов, не те нынче времена. Четыре тысячи вышколенных урусских ратников – это большая сила. Вместе с кипчацкими воинами они способны защитить княжество от татар; а если понадобится, король Данила немедля пришлёт подмогу, может даже во главе с самим воеводой Давидом. Вот тогда татарам пощады не будет!
– Послов сюда, свиту оставить во дворе, – распорядился Василь Шугракович.
– Да предупреди, чтобы стража держала ухо востро, пусть в случае чего свиту эту!.. – он сопроводил свои слова красноречивым и недвусмысленным жестом. – Чтоб ни один не ушёл. Шкуру спущу! Также будь готов отправить гонца к урусским дармоедам. А вы, – Василь Шугракович обвёл взглядом придворных, – глаз не спускайте с послов. И ежели кто из вас покажет, что боится этих собак, ежели только кто глаза от них отведёт… у того я самолично глаза на нож выну! Ясно?!
Всем было ясно. Придворные приободрились и настороженно замерли вдоль стен. Старший советник пошёл звать послов.
Их было двое – старый хрыч в дорогом убранстве и одетый поскромнее, но более молодой и сильный телохранитель. Оба повели себя вызывающе нагло, не пав ниц на пороге зала и даже не поклонившись. Они просто возникли в дверях и пошли к трону. Старик смотрел прямо в глаза Василю Шуграковичу, а на его узких, почти бескровных губах играла презрительная ухмылочка.
Сказать, что великий князь был возмущён таким поведением, – значит, не сказать ничего. Василь Шугракович был сильнейшим образом ошарашен и даже шокирован бесцеремонностью татарских собак. Вместо того, чтобы с порога осадить наглецов, он замер на троне, как истукан, и тупо смотрел в сияющие торжеством глазёнки старика. И даже не сразу заметил на боку молодого телохранителя кривой меч.
А это ещё что такое?! Где это видано, чтобы к правителю входили вооружённые послы?! Как они посмели?! И кто разрешил…
Между тем старик не преминул воспользоваться возникшей паузой, остановился шагах в пяти от трона, скрестил руки на груди и заговорил слегка надтреснутым, но твёрдым голосом:
– Хан кипчаков Булугай, слушай волю пославшего меня…
Тут уж Василь Шугракович очнулся от столбняка и, подавшись вперёд, пронзил посла яростным взглядом. Не всегда великий князь был мягкосердечным; он умел гневаться и умел показать другим, что гневается, – без этого правителю никак не обойтись.
– Ах ты мешок конского навоза! Да как ты посмел предстать передо мной и не поклониться?! И почему твой охранник не отдал моим людям меч? И какой я тебе хан Булугай? Я Василь Шугракович, великий князь Таврийский! Что это ты позволяешь себе и своему прихвостню?!
Игравшая на губах посла презрительная ухмылочка сменилась хищным оскалом старой гиены – половина зубов у него была сломана, а между уцелевшими пенёчками тут и там чернели дырки. Он ещё выше задрал острый пергаментно-жёлтый подбородок и изрёк:
