Осока сидел удобно — почти с краю стола и недалеко от того места, где сядут слепые. Если, конечно, сядут. Деструктурирующее влияние Свиря могло оказаться значимым для их выбора. Хотя и не меняло существа дела.
— Иван! — окликнул Свирь. — Как живешь?!
— Горбун! — изумился Осока. — Гляди-тко, братцы, кого принесло! Выпьешь?
Осока был крупнейший рыночный вор, то есть по-нынешнему тать. Он промышлял и в Рядах, и на Ногайском — по всей Москве. Били его редко, он не попадался. Но смолоду, после Константиновской башни, лоб его был исполосован шрамами, которые теперь белели паутиной светлых волос, разрезающих морщины.
Свирь принял ковшик двойного, высосал не торопясь, покосился на нарезанное толстыми ломтями сало, но есть не стал.
— Спаси Бог, — сказал он, вытирая губы.
— Сыграем? — предложил Осока.
— А вот и они, — сказал Малыш.
Держась друг за друга, нищие гуськом тянулись от двери, и первым выступал зрячий Якушка — крупный мужик, лет тридцати пяти, с лохматой бородой. Под мышкой он нес блюдо, куда бросали милостыню. В Центре почему-то сделали основной упор на слепцов. Видимо, посчитали, что эта личина больше всего придется по душе пришельцам.
— Сыграем! — весело сказал Свирь, вытаскивая из кармана волчок. Волчок стоял на неловленом режиме, и Свирь знал, что Осоке будет худо.
— На! — Осока бросил полушку.
— Годи! — осадил его Свирь, разматывая веревку.
Впечатление было такое, что волчок танцует только потому, что он, Свирь, его дергает. Но волчок прыгал по непрогнозируемой траектории сам по себе, и, сколько бы Осока ни сжимал потную ладонь, стоящую ребром на столе, поймать волчок он не мог. Только Летучие с их недостижимой межполушарной асимметрией могли автоматически выделить вторую составляющую движений волчка и схватить его.
Краем глаза Свирь видел, что слепые уселись за тот же стол, что и по картинке, но с другого конца, подальше от Свиря. Осока проиграл уже третью полушку, когда Свирь, оглаживающий волчок после каждого раза, сдвинул на нем незаметный переключатель. Теперь волчок ходил в нормальном режиме.
— Схватил! — заорал Осока, и Свирь, словно нехотя, отдал ему копейку.
— Еще! — потребовал Осока.
— Обождешь!
Свирь вылез из-за стола, сдвинулся к слепым. Теперь, когда они услышали Осокин крик, можно было начинать. Почувствовав неладное, слепые напряглись и замерли.
— Вот ты! — сказал Свирь, усаживаясь напротив зрячего, и их тут же обступила толпа. — Ты — божий человек. Ведаю я, что мне от тебя удача будет. Ублажи! Сыграем. За так. Ради зачина! — Зрячий глядел недоверчиво.
— Не-а, — он помотал головой. — Что мне? Темен я.
— Да ты не бойся, тут все просто! — воскликнул Свирь, широко улыбаясь. — Тут-то и уметь нечего!
Слепые сидели неподвижно, прислушиваясь.
— Не-а, — упрямо сказал зрячий. — Не до того мне.
— Ну, коли так, я уйду, — сказал Свирь, ни к кому не обращаясь и не собираясь вставать. Он знал, что сейчас будет.
— Играй! — взревела толпа. — Не зли Савку, нехристь!
Дело принимало скверный оборот, и поводырь понял это. Лицо его стало злым и сосредоточенным.
— Без денег? — спросил он, утверждаясь в мысли о необходимости делать то, что велит горбун.
— Даром, — подтвердил Свирь. — А я плачу, ежели схватишь. Клади ладонь. Вот так. Добре.
Этот зрячий был очень полезен. Любой поводырь в группе слепых, если он был, запускал в действие массу надежных тестов. В Центре разработали несколько тестов, и специально для слепых. Но Свирю они не нравились, он им не верил. К счастью, слепые без поводыря ему пока еще не встречались. Первая такая пара ожидалась только в конце ноября.
Зрячий сжал ладонь. Потом разжал. Волчка в ней не было. Он продолжал заманчиво подергиваться на нитке прямо над кулаком.
— А ну-ка еще! — сказал зрячий, заводясь.
После третьего раза Свирь понял, что поводырю волчок не поймать. Но рисковать он тут не мог. Да и, кроме того, слепые не нравились ему. Что-то с ними было не так, а что — он не мог разобрать. И Свирь решил продолжать.
— А что, старый, — сказал он старику, сидящему рядом со зрячим, — ты ж, поди, Расстригу-то помнишь? Тут, на Москве, ране не лучилось быти?
Старик поднял голову от похлебки, обтер ладонью губы.
— Нет, на Москве не лучися, — неожиданно густым голосом ответил он. А лярву его ляцкую, Маринку, видел, вот как ты меня ныне. Я в те поры зряч был.
— А где же ты видал ее, дедушка? — заинтересовался Свирь. — Роскажи.
— А в Коломне я ее и видал. С сыном куды-то ехать садилася. Разряжена! На каждом персте — золото! Истинно: ведьма! Давно то было.
— А теперь куды идешь, дедушка? — продолжал интервью Свирь, не давая старику сбиться в сторону.
— Ржевской Богоматери иду поклониться. Сказывают, очи лечит, зрити дает. За тем и влачуся со товарищи.
— Ну, дай тебе Бог, — сказал Свирь. — А что, любезный, и ты за глазами идешь? — спросил он у поводыря.
— То племянник мой, Якушка, — объяснил спокойно старик. — А идет с нами, сам разумеешь, мил человек, нам без него никак не можно.
— Да-да, — Свирь покивал, вставая.
Делать тут было уже нечего. Еще одни отпали. Как позавчера. И три дня назад. И шестой месяц подряд. Из-за этого и не удержался, бросил на прощание:
— А только чего же вы, сирые, туды не поспешаете, а зде, в Огородниках, третий день таскаетеся? Харитоний, чай, не Ржевская Богоматерь!
— Мимо шли, мил человек, умыслили помолиться…
Малыш вдруг без предупреждения дал картинку, и Свирь неожиданно увидел укрупненное трансфокатором угловой камеры лицо поводыря. На какой-то миг тот потерял контроль, и сонная маска внезапно исказилась хищным оскалом, а в глазах полыхнуло такое пламя, что Свирь, подчиняясь не осознанному еще импульсу, снова сел.
— Ну что, — прошептал он, ухватив старика за кисть, — звать стрельцов? Или добром сговоримся?
И, явственно ощутив, как дернулся и замер слепец, Свирь понял, что попал. Что-то было за душой у этого старика с катарактой, только неясно что. Скорее всего, это не имело никакого отношения к разыскиваемым Свирем призракам, но теперь, пока он в этом не убедится, отпустить слепых он не мог.
— Чего тебе надобно? — хрипло выдавил старик, мертвея и без того неподвижным лицом.
— Савка! — загремел Зуб откуда-то сверху. — Давай сыграем!
— Отстань! — отмахнулся Свирь, не отводя глаз от старика и незаметно собираясь, словно перед броском. — Вишь, знакомца стретил.
Он подтянулся к уху старика, растянул губы в рассчитанной на окружающих улыбке.
— Говори скоро! — потребовал он. — Кто будете, куды идете, про что?
