могу быть столь же откровенна, как ты".
"Я не знаю".
"Не знаешь? Ну, я тебя испытаю. У меня есть сильный, но злобный жеребенок; ни один мужчина не осмеливается приблизиться к нему. Я думаю, ты осмелишься. Приходи завтра и сломай его для меня".
"Я приду с братом".
"Значит, ты не смеешь приходить один".
Он посмотрел на нее сердитым взглядом, а затем сказал:
"Я приду один".
"А теперь иди и приведи ко мне брата. Он стоит там один и смотрит большими глазами на тебя. Есть ли между вами какая-то нематериальная связь?"
"Мой брат - это я, а я - это он".
"Тогда приведи его скорее и оставь нас ненадолго, чтобы я могла видеть, как Даниил ведет себя в лице Давида, как я уже поняла по твоему странному признанию, что Давид появляется в лице Даниила".
"Странная ты женщина", -- сказал он, почти яростно глядя на нее, и его глаза были черными, как украшение из агата, которое она носила. Но он привел Давида, а потом отошел в сторону и смотрел, как гибкая, стройная фигура шла под руку с Давидом, будто лебедь плыл без видимой воли; и он увидел, как бела и грациозна ее шея, видная поверх мягкого кружева, и ее темные волосы были собраны, как корона, на голове, мерцая, будто звезды в зимней ночи с драгоценностями в оправе; и он мог слышать шелест шелка, когда она проходила рядом с ним, серьезно глядя ему в лицо, и он заметил, что ее ноги в белых и гибких туфлях время от времени выглядывали из-под юбки, как маленькие цыплята, показывавшие свои головы из-под материнского крыла.
"Что такое моя сила и решимость по сравнению с этой силой? - думал он. - Я могу раздавить, но эта податливая сила может заставить".
Гуляя с Давидом, мисс Персия сказала:
"Кто бы предположил, что вы и он - братья?"
"Почему бы и нет?" - спросил Дэвид.
"Разве вы никогда не рассматривали себя в зеркале рядом друг с другом?" - спросила она.
"Почему мы должны это делать? Я выкинул бы из головы мысль, что я похож на него, а он на меня. Мы не можем видеть себя".
"Но твой брат такой свирепый, мрачный и властный".
"Да, то есть он другая сторона меня".
"А ты? Говорят, ты нежен, добр и не воинственен".
"Ах, но это другая его сторона".
"Будучи дополнением друг друга, вместе вы создаете мужчину", - сказала она.
Он засмеялся, а она продолжала:
"Но вы не можете жить так всегда. Дополнение лучше, даже чем брат".
"Скажи, что ты имеешь в виду".
"К тебе придет сознание этого. Мы никогда не видели тебя раньше. Приходи, и будем лучшими друзьями. Приходи, я хочу больше поговорить с тобой. Ты будешь?"
"Мы придем".
"Не вместе. Вы бы смутили меня. Приходи послезавтра и нанеси мне небольшой визит. Мой отец был бы рад познакомиться с тобой", - и она умоляюще взглянула на него с лукавой улыбкой, а не серьезной и скромной, какой была ее улыбка, когда она получила обещание Даниила прийти.
Он ей пообещал. Возвращаясь домой в тихий предрассветный час, близнецы долго молчали. Наконец Даниил сказал:
"Она не похожа на других женщин, Давид".
"Это не так, Даниил".
"У нее светящиеся глаза".
"И щека, как розовая раковина в нашей лучшей комнате, Даниил".
"И ее улыбка приятна, ибо в ней есть смысл, Давид".
"Да, это приятно, но лицо серьезно".
"Более того, в ее гибких движениях заключена великая сила".
"Так я предполагаю".
На следующий день Даниил сел на лошадь и помчался вдоль реки Кинг-стрит в Бедфорд, и когда вернулся, он хромал, но ничего не сказал.
"Ты хромаешь, Даниил", - сказал Давид.
"Да, жеребенок меня лягнул, но я его одолел".
На следующий день Давид сел на коня и поехал, а Даниил сделал вид, что не обращает внимания на его отъезд. Вернувшись, Давид ничего не сказал.
"Ты собираешься спать без ужина?" - спросил его брат-близнец.
"Я ужинал с друзьями", - тихо сказал Давид.
Потом, пока зимние морозы не уступили летнему солнцу, Даниил и Давид ели, спали и работали вместе, но молча, и почти каждый день тот или другой торопливо удалялся на север, но никогда вместе.
Однажды после того, как Давид ушел, Даниил через час последовал за ним. Он подошел прямо к двери особняка эсквайра Роуленда и без церемоний прошел в гостиную. Там он увидел Давида, сидевшего рядом с прекрасной Персией, которая не слышала, как вошел Даниил. Он мгновение постоял на пороге, а потом сказал:
"Давид, я сидел там вчера и должен сидеть завтра. Это наше проклятие: то, что у нас нет ума, кроме общего?"
Он не стал говорить с Персией, резко повернулся и вышел из дома; Давид также без единого слова встал и последовал за ним. Девушка сидела растерянная, безмолвная; и когда наконец вернулось ее остроумие, она поняла, что братья уже ушли далеко вниз по дороге.
"О, был там только один, и тот, темный", - сказала она, вглядываясь в маленькие оконные стекла, как она шли, и наблюдая, пока близнецы не пропали из виду.
Ни Даниил, ни Давид не сказали ни слова, пока не добрались до дома. затем Даниил произнес:
"Давид, в этом, как и во всем мудром, мы согласны. Ты любишь девушку, как я люблю ее. Если ты ненавидишь ее, я должен ее ненавидеть. Но хотя мы можем быть одним, для мира мы - двое. Мы любим ее и должны признать это".
"Это правда, Даниил. Она не может разорвать узы, связывающие нас".
"Я люблю тебя, как самого себя, Давид, а ты меня, ибо мы действительно во всем, кроме тела, одно. Поэтому мы не должны больше ее видеть. Однако один из нас может быть побежден страстью и посетит девушку снова. Если это произойдет, то что бы ни случилось, он придет к другому исповедоваться и скажет: "Что мне делать? Что ты будешь делать со мной?" И что другой скажет, то и будет сделано".
"В этом обещании есть причина и цель, Даниил, и мы сделаем это".
"Давид, если это ты придешь ко мне, я скажу то, что, я надеюсь, ты скажешь мне, если я потерплю неудачу".
"Чтобы положить конец моей жизни?"
"Это так".
Однажды, несколько недель спустя, Даниил пришел к Давиду и привел его в долину. что и по сей день можно увидеть за старым домом.
"Давид, я бедный
