— А он об этом никогда не рассказывал?
— Нет, про своё прошлое он не любит говорить и всегда разговор на другие темы переводил.
— История долгая и для меня лично неприятная. Другому кому, может, и не рассказал, а ты человек посторонний и в то же время и с Карой знаком, и Ильяса на тот свет отправил. Слушай. Кара появился у нас почти сразу после падения Приморо‑Ахтарска, в конце 52 года. С ним было десятка два бойцов, а у нас как раз начиналось движение за объединение племён в Горское Содружество. Так сложилось, что он оказал мне услугу и выручил Олега, которого я с малолетства воспитывал, с тех пор как подобрал его мальчишкой, оголодавшим, после чумы в Сочи. Нам нужны были бойцы, и я поручился за Кару перед Советом Старейшин. Потом была битва на Салаватском перевале, и семьсот наших джигитов вырезали пятитысячный передовой отряд, идущий на нас из Новоисламского Халифата. Кара тогда отличился, и многие наши парни к нему в отряд пошли. Через год у него появилась семья, он поселился в Гагре и начал совершать походы в сторону Грузии и к туркам. Всё бы ничего, внимания он не привлекал и в военных операциях против Халифата регулярно участвовал, но в начале 58‑го произошёл целый ряд убийств. Неизвестные абреки налетали на поселения, в которых жили наши старейшины, и вырезали всех жителей от мала до велика. — Алим сделал большой глоток чая, поморщился, непонятно, то ли от вкуса напитка, то ли от воспоминаний, и продолжил:
— Добрались и до меня. Мой аул стоит на реке Ардон недалеко от Алагира, в общем‑то это небольшая, но хорошо укреплённая крепость, которую в наше время взять вовсе не легко. Однако нашёлся предатель, который открыл ворота поселения, и ночью в него ворвалось больше сотни головорезов. Меня продал Олег, мой воспитанник, тот, кому я почти во всём доверял.
— Почти?
— Именно так, почти. Это меня и мою семью от гибели и спасло. До конца я никому не верил. Моя дружина, две сотни воинов, всегда неподалеку находились, и об этом я даже своим родным детям не говорил. И вот когда начался бой, мои бойцы подоспели вовремя и большая часть моих родичей уцелела. От пленных узнали, что на нас напал Кара и заказ на устранение наших лидеров он получил от южан. После этого меня убрали из Совета Старейшин, я же за него ручался. Но и к смерти не приговорили — предателя обнаружили тоже благодаря мне. За Кару и его отряд объявили награду, самую большую, какая только была возможна, и многие лихие джигиты начали на него охоту. Дальше ты всё знаешь: разгром наёмников, Туапсе, бегство Ильского с казной, поимка Кары и ваш побег в Трабзон. Вот так, многие считают меня мудрым, но и я могу быть доверчив, как самый последний простак, пригрел змею на груди и сам же за это и поплатился. — Раздался звук автомобильного клаксона, и старик встал. — Пора. Удачи тебе, Саша. Прощай!
— До свидания, уважаемый алим. — Я тоже встал и проводил его до выхода.
Через пятнадцать минут две автомашины с горцами, едущими на войну, покинули наш базовый лагерь, а я, обдумав услышанную от Гойгова историю, продолжил свою работу. Сиди или нет, а к вечеру надо сдать комбату хотя бы пару интересных файлов.
Глава 21. Кубанская Конфедерация. Посёлок Пашковский. 29.08.2059
Сегодня в качестве поощрения за ударный труд по сборке и упаковке нашего имущества Черепанов разрешил устроить в группе кинопоказ, и мы смотрели фильм «Живые и мёртвые». Кинолента была старая, пережившая не только страну, в которой она снималась, но и чуму, и Хаос, и того человека, который её на свою флешку заливал. Фильм, конечно, отличнейший, про Великую войну и про настоящих людей, трудом и кровью отстоявших свою страну. Про воинов, не жалевших свои жизни за Родину.
Слов нет, и впечатлений от кинокартины имелась масса. Было на что посмотреть, и было о чём подумать. По экрану монитора промелькнули последние кадры. Солдаты шли по заснеженной степи, прозвучали слова: «Впереди была вся война», и фильм закончился. Да, та война окончилась более ста лет назад, а наша только начиналась. Кто‑то зажёг свет, я отключил ноут и упаковал его в чемоданчик.
Парни, обсуждая просмотр, сели пить чай с бутерами, а я вышел из палатки и пошёл прогуляться по лагерю, который уже завтра наш батальон должен покинуть. Мы оставляли Черноморское побережье Конфедерации на попечение Третьей гвардейской бригады и территориалов МВД, которые займут наш лагерь, а батальон должен отправиться в Краснодар и влиться в состав формируемого возле столицы Кавказского экспедиционного корпуса. Это займёт неделю, может, чуть больше, а после этого нас ожидала дорога в горы.
Я бродил по кирпичным дорожкам между палатками, подсаживался к костеркам, возле которых сидели ребята из других групп, вёл разговоры ни о чём и размышлял о последних днях, проведённых здесь.
Всё началось три дня назад, когда нашу базу навестил сам комбриг, генерал‑майор Игнатьев, худой и чрезвычайно нескладно выглядевший в мундире человек с постоянным, хроническим насморком. С какой целью приехал комбриг, можно было только гадать, и чего ожидать от его посещения, было неясно. У нас в батальоне его не любили — ну, не боевой он офицер, а пост командира бригады получил исключительно потому, что очень хорошо умел считать денежку и планировать каждый свой шаг. Кроме того, Игнатьев постоянно конфликтовал с Ерёменко, а это очень сильно сказывалось на всём нашем подразделении.
Впрочем, нам — я говорю про большинство солдат и офицеров батальона — было всё равно, что приехал самый натуральный генерал‑майор, и благоговения перед его высоким чином в батальоне не было. У нас ценилось другое — дела человека и конкретные его поступки, поэтому комбрига встретили без всякой помпы. Приехал, да и бог с тобой, проходи, гостем будешь, как надоест, поезжай к себе домой, не задерживаем и остаться не просим.
Игнатьев пробыл у нас в расположении ровно сутки, за которые вынес тридцать пять взысканий, разжаловал в рядовые трёх сержантов и влепил по десять суток «губы» двум командирам групп. На прощание в полдень он приказал построить весь личный состав батальона на плацу, взобрался на трибуну и произнёс зажигательную речь:
— Гвардейцы! Ваш батальон — гордость нашей бригады и в то же время её позор. Вы выполняете самые трудные боевые задачи, всегда находитесь на самых опасных участках, но совсем забыли о таком понятии, как дисциплина. Где подшитые подворотнички? Почему мне, вашему комбригу, не отдаётся воинское приветствие? Расхлябанность пустила корни в вашем подразделении, и это, вне всякого сомнения, порочная практика, которая до добра не доведёт. Однако заниматься вашим перевоспитанием времени нет. Наше государство находится в состоянии войны, и, куда ни посмотри, повсюду на нашу любимую Конфедерацию нацелены вражеские штыки.
