Шорох, донесшийся из лесу, привлек внимание принца. Шум был негромкий, чуть слышный, но чувства дракона куда более совершенны, нежели человеческие.
Дагоберт поднял глаза. Их давешний спаситель вышел на поляну и приветствовал его матушку и свою госпожу. Впрочем, госпожу ли? Отрок чувствовал – этот странный, постоянно насмешничающий мужчина, строящий из себя шута, совсем не так прост, как хочет казаться, и все его спутники, несмотря на высокое происхождение, заметно робеют перед ним. Он не сводил глаз с вышагивающего по поляне балагура, когда из-за его спины вдруг выскочил майордом и внезапно, точно атакующий волк, бросился к принцу.
Всего три шага, и он был совсем рядом – лишь протяни руку… Дагоберт замер, и движения людей вдруг стали медленными и какими-то вязкими Он будто кожей ощутил, как бросается вслед Пипину тот самый долговязый, с носом в виде латинской буквы S; как хватается за меч Нурсийский герцог, а силач Фрейднур наваливается сэру Жанту на спину, не давая обнажить смертоносное оружие; как в руке менестреля, изящного и улыбчивого дамского угодника, вдруг зеркальной гладью взблескивает отточенный нож… Дагоберт прекрасно видел каждое движение в малейших подробностях. Но, что поразительно – сам будто окаменел и не мог двинуться с места.
Менестрель взмахнул рукой, Фрейднур с сэром Жантом покатились, сцепившись, по траве. Гизелла оглушительно завизжала, чуть не доведя до обморока наблюдающую из ветвей рысь. Женечка бросилась к впавшей в истерику повелительнице франков.
А Пипин, как ни в чем не бывало, рухнул на колено перед Дагобертом и тут же оказался впрессованным лицом в траву. Правая рука его была заломлена за спину, на хребте восседал Рейнар, готовясь нанести добивающий удар в затылок.
– Постойте! – выходя из оторопи, крикнул Дагоберт. – Он не хотел ничего дурного.
Лис вопросительно поглядел на юного принца, затем с явной неохотой отпустил майордома.
– Уж извини, дружаня, ты больше резких движений не делай, а то в другой раз мальчик может не поспеть.
Он поглядел вокруг: Карел с Фрейднуром самозабвенно катались по траве, видно, позабыв, из-за чего.
– Эй вы, борцы с умом. Я шо-то не понял, у вас там чемпионат на приз лесных полян по классовой борьбе? Хватит обниматься! Шо о вас подумают дамы?!
Слова Лиса не сразу, однако достигли сознания поединщиков, и те нехотя расцепили железные объятия. Недовольный Пипин Геристальский поднялся с земли и, бурча себе под нос, стал отряхиваться. Задуманная им эффектная сцена переросла в еще более эффектную, но совсем не с тем исходом, на который он рассчитывал.
– Я лишь хотел присягнуть молодому государю, – недовольно фыркнул он.
– Это дело хорошее, – одобрил Лис. – Но к чему такая суета? Присягнуть государю – не лушпайку сплюнуть. Серьезное дело требует величавости: медленно подошел, медленно преклонил, в глазах – преданность, в фигуре – готовность к труду и обороне. А тут на бегу… Я понимаю твое расстройство, но в приличном обществе мог бы и сдержаться. Если, конечно, желудок в порядке.
– Душа моя болела, изнывая от той бездны зла, в которой, пусть и поневоле, ей довелось пребывать все эти годы. Прозрение, дарованное свыше, озарило и исцелило ее, так что я спешил показать, сколь велико мое раскаяние, – майордом уже вполне пришел в себя и был готов произносить возвышенные речи хоть до заката.
– А, ты в этом смысле? – Сергей, не скрываясь, смерил вельможу изучающим взглядом. – Это ж совсем другой расклад! Приятно чувствовать себя вразумляющим свышем.
Ну шо, вернешься на исходные рубежи или прямо здесь, на месте, клясться будешь? Ты ж, надеюсь, не возражаешь, если мы тут немного приобщимся к величию момента?
Фрейднур, шо ты хлопаешь глазами? Тебе, между прочим, еще вашей братии и дружине рассказывать, как твой господин искренне, без всякого принуждения, буквально, по зову сердца и прозрению свыше присягал законному наследнику престола. Бастиан, а ну-ка, не спи. Спрячь ножик – здесь салаты пока не в тренде. Бери свою балалайку, изобрази на ней фанфары. Присяга все же, не хухры-мухры!
– Это да, – закивал Фрейднур. – Мы-то, это да!
Ла Валетт вернул в ножны метательный клинок и потянулся за музыкальным инструментом.
Пипин бросил на комиса испепеляющий взгляд, но промолчал и, отвернувшись, снова преклонил колено перед юным Дагобертом.
– Сергей, вы что же, ему верите? – спросила Женечка.
– Хороший вопрос, невольно чувствую себя почтенным коллегой-психологом на конвульсиуме, в смысле, консилиуме. Верю ли я Пипину? Да как себе!
– Ему действительно можно доверять, как вам? – в голосе девушки слышалось нескрываемое удивление.
– Евгения Тимуровна, дорогая моя коллега, мне, конечно, лестно узнать, что мне, по-вашему, вообще можно доверять, но, заметьте, я ничего такого не говорил.
– Но как же?! – возмутилась Женя. – Вы же сказали: можно верить, как вам.
– Правильно. А я бы в такой ситуации постарался найти лазейку, чтобы подставить вражину злого под ближайший карающий меч или ломающий щит – ну, шо-нибудь такое. И скорее всего, мне бы это удалось. Так что волчья верность – до первого леса, а мы, стоит заметить, прямо в нем и находимся. Пока что этого зверя мы держим за уши, но отпускать и гладить по шерсти, а тем более против, не стоит. Еще вопросы есть?
– Нет, – четко ответила Женя.
– Тогда слушаем и аплодируем. Главное, шоб Пипин Батькович от полноты душевных переживаний не забыл в присяге упомянуть чего-нибудь важного, а потому навострим уши на эльфийский манер.
Слова присяги смолкли над поляной и были встречены единогласным: «Да будет так!». Дагоберт простер свою правую руку над головой коленопреклоненного майордома, утверждая свою беспредельную власть над недавним заклятым врагом.
– Эх! – задумчиво протянул Лис. – Нет здесь живописца, а лучше фотографа, шоб запечатлеть этот знаменательный для всего цивилизованного человечества миг. Ну, да ладно, Бастиан, ты все рассмотрел?
– Конечно, мастер Рейнар.
– Вот и славно, вот и замечательно. Тогда – шо замер, как февральский сурок на морозе? Быстренько слагай балладу, к концу недели все франкские земли должны знать о присяге вельможного Пипина Геристальского законному наследнику.
Будущий герой баллады метнул на Лиса недобрый взгляд. Соображал он быстро, и потому хорошо понимал последствия распространения среди народа такого шедевра инородного творчества.
– Я уже слагаю, мастер Рейнар, – склонил голову менестрель.
– Вот и умница, потом мне покажешь, может, какие строфы придется петь в особых случаях.
